знаменитости.
– Я не жалею о том, что мое инкогнито раскрыто, – заметил принц, – поскольку это дает мне возможность отблагодарить вас по достоинству. Я не сомневаюсь, что для мистера Годалла вы сделали бы столько же, сколько для принца Богемского, разница в том, что последний может сделать куда больше для вас. Так что в выигрыше остаюсь я, – прибавил он с величественным жестом и безо всякого перехода заговорил с двумя офицерами об индийской армии и туземных войсках – о предмете, в котором он (как, впрочем, и в любых других) великолепно разбирался и о котором имел собственное взвешенное мнение.
В минуту смертельной опасности от этого человека веяло таким благородным спокойствием, что Брекенбери преисполнился почтительным восхищением. Не мог он не почувствовать и мягкого обаяния его разговора, и удивительной приятности обхождения. Каждый жест, каждая интонация не только излучали благородство сами по себе, но и, казалось, облагораживали того простого смертного, к которому они относились. Брекенбери признался себе, что перед ним суверен, ради которого любой герой не пожалеет жизни.
Так прошло несколько минут, а затем встретивший их у калитки господин, который сидел все это время в углу с часами в руках, встал и что-то шепнул на ухо принцу.
– Хорошо, доктор Ноэль, – громко ответил Флоризель, а потом обратился к остальным: – Простите меня, господа, но я должен оставить вас в темноте. Час близок.
Доктор Ноэль погасил лампу. Тусклый серый свет, предвестник скорого рассвета, осветил окно, но его было недостаточно, чтобы осветить комнату, и, когда принц встал на ноги, было невозможно различить его лицо или определить природу чувств, которые явно охватили его в тот миг. Он подошел к двери и замер возле нее в напряженной позе, указывающей на то, что он очень внимательно прислушивается.
– Благоволите соблюдать полную тишину, – прошептал он. – И спрячьтесь где-нибудь в тени, там, где потемнее.
Трое офицеров и медик поспешили выполнить его указание, и последующие почти десять минут единственным слышимым звуком в Рочестер-Хаусе была крысиная возня за деревянной обшивкой стен. Наконец раздался громкий скрип дверной петли, прозвучавший на удивление отчетливо в гробовой тишине. А вскоре после этого послышались медленные крадущиеся шаги, приближающиеся к винтовой лестнице. Тот, кто проник в дом, казалось, останавливался и прислушивался после каждого второго шага. И в эти промежутки, представлявшиеся бесконечными, огромное волнение сжимало сердца притаившихся наверху слушателей. Доктор Ноэль, уж насколько был привычен к опасности, пожалуй, испытывал настоящую муку: дыхание вырывалось из его легких со свистом, зубы стучали, суставы громко хрустели, когда он нервно менял позу.
Наконец с наружной стороны на дверь легла рука и раздался негромкий щелчок затвора. Последовала очередная минута тишины, и Брекенбери увидел, как принц весь бесшумно собрался, как будто перед каким-то резким движением.
