style="font-size:15px;"> – Ну, мотаться по стране и мечтать о лаврах поп-звезды, – говорит он.
– Я, между прочим, о лаврах поп-звезды вовсе не мечтаю, – отвечаю, чувствую новый прилив раздражения, но продолжаю улыбаться.
– А-а, ну да, ну да, – говорит он. – Ты же артист!
Смотрю на него, тоже хочу съязвить, но не выходит, не могу я ничего затевать, ведь добром это не кончится. Смотрю на него и только посмеиваюсь, вроде как принимаю его слова за шутку, вроде как не слышу в них сарказма. Оборачиваюсь к Хильде, с улыбкой гляжу на нее, но она не смотрит на меня, стоит и как бы чмокает губами, смотрит на Эскиля, взглядом просит его умерить свой пыл. В глазах деланное безразличие, она как бы показывает, что он ее утомляет.
– Что случилось? – спрашивает Эскиль. Глядит на жену, вскидывает брови, корчит преувеличенно невинную мину.
– Ничего не случилось, – говорит Хильда.
– У тебя такой усталый вид!
Она молчит, только смотрит ему прямо в глаза.
– В самом деле ничего не случилось? – спрашивает Эскиль.
– Совершенно ничего, – говорит Хильда.
– Ах ты боже мой! – говорит Эскиль.
– Вот именно! – говорит она.
Я наклоняюсь, делаю вид, будто отковыриваю пятнышко на шортах, мне приятно, что они ссорятся, но вместе с тем я испытываю легкое смущение, легкую неловкость. Секунду спустя прикидываюсь, будто вспомнил что-то, о чем надо бы спросить маму. Хмыкаю, скребу подбородок и иду прочь, на кухню. Мама стоит ко мне спиной, у плиты, помешивает соус. Оборачивается, смотрит на меня, улыбается, ведет себя так, будто все, что происходило сегодня до этой минуты, забыто, она как бы совсем другая сейчас, когда приехал Эскиль, не такая печальная, она никогда не бывает печальной, когда Эскиль рядом, сейчас она почти бодрая.
– Спасибо, что подстриг лужайку, Юн, – говорит она. Опять отворачивается, помешивает. Я смотрю на извилистые синие жилы на ее натруженной руке.
– Вот еще, за что спасибо-то! – ворчу я.
Две секунды.
– Может, пособить тебе тут? – спрашиваю я.
Она опять оборачивается ко мне, улыбается.
– Нет, что ты!
– Точно?
– Разумеется.
Еще две секунды.
– Да пусть пособит! – слышится вдруг голос Эскиля.
Я вижу, как мамино лицо вмиг светлеет. Она перестает помешивать, смотрит в сторону Эскиля, улыбается.
– Что это ты там говоришь, шутник этакий? – громко и весело говорит она.
Эскиль не торопясь идет к нам. Очки он снял и, слегка покусывая их, изображает кривую усмешку, которую считает обворожительной. Смотрит на маму, вынимает очки изо рта.
– Дай парню тебе помочь! – говорит он. – Знаешь ведь, он считает, это ужас как трудно!
Свободную руку он сунул в карман, прислоняется к дверному косяку, стоит и прямо-таки пышет самодовольством. А мама смотрит на него и смеется:
– Шутник!
Эскиль скалится,
