и у нас выдалась парочка свободных дней, потому я и заехал к тебе. – Духу не хватает сказать ей, что я ушел из группы, а то ведь еще больше уверится, что я ошибся со своими планами.
Проходит секунда.
– Ты уж лучше сам наливай! – Мама пропускает мои слова мимо ушей, не глядит на меня, только наклоняется, берет кофейник и ставит на стол передо мной, с тусклой улыбкой. – Я-то в два счета пролью. – Она пытается засмеяться. – Перешла на другие таблетки, а от них руки ужас как дрожат.
Я опускаю глаза, подавляю вздох, снова поднимаю глаза, хочу повторить, что не бросил музыку, но молчу, смысла нет говорить, я обуздываю себя, гляжу на нее.
– Доктору ты об этом говорила? – спрашиваю, беру кофейник, наливаю нам обоим кофе, черного, крепкого, свежезаваренного. Смотрю на нее, вижу невеселое лицо с деланно-храброй улыбкой, чувствую, как внутри закипает раздражение.
– Нет! – отвечает она, прямо-таки недовольным тоном, кривит один уголок рта, слегка качает головой и выглядит тоже недовольно, ни с того ни с сего.
– Но ты должна ему сказать!
– Не-ет! Зачем это? Какие таблетки ни принимай, у них всегда есть побочные воздействия.
На миг становится тихо. А потом мама вроде как внезапно понимает, что зашла чересчур далеко, глубоко вздыхает и наклоняется над столом.
– Ладно, – говорит она, быстро, нервозно, пытается как бы взять себя в руки, пытается улыбнуться. – Наверно, и вправду надо поговорить с врачом.
– Ясное дело, надо, ведь так не может продолжаться, – отвечаю я, стараюсь подавить раздражение и немножко пойти ей навстречу, стараюсь дать ей немного сочувствия, которого она ищет, поднять ей настроение, немножко поддакнув, потолковать с ней о болезни.
– Да-да, я спрошу при случае, – соглашается она, глядя на стол.
– У тебя же и без того хватает болячек, только этой напасти недоставало. – Я знаю, ей нравится слышать такое. Смотрю на нее, вижу, как она слегка веселеет, качает головой, опять храбро улыбается:
– Жива покамест.
– Да, к счастью, – со смешком отзываюсь я.
Она глядит на меня и быстро улыбается, но улыбка чуточку другая, неожиданно мои слова пришлись ей по душе, и улыбается она немного искреннее. Теперь надо просто продолжать в этом же духе, говорить что-нибудь такое, что, как я знаю, доставляет ей удовольствие, неважно что, лишь бы поднять ей настроение, невмоготу мне пребывать вместе с нею в этом тягостном унынии, сил моих нет, по крайней мере сейчас. Смотрю на нее, хочу спросить, часто ли в последнее время ее донимала боль, но тут вдруг звонит телефон. Мама глядит на меня, улыбается, кладет руки на подлокотники, встает, с осторожностью. Когда она приподнимается, лицо кривит болезненная гримаса, она поспешно хватается за поясницу, секунду стоит с закрытыми глазами, идет, поначалу скованно, медленно, затем чуть поживее, как бы мягчеет. Я провожаю ее взглядом, смотрю на узкие плечи, на скособоченную, слегка сгорбленную спину. Чувствую, как подступают угрызения совести,
