минут – я совершенно взмокла от усилий – мне удалось сломать деревянную дверь: доски у замка разошлись, и я сумела отодвинуть засов. Внутри было темно и влажно, валялись какие-то старые, ржавые велосипеды, лежали пластиковые бочки и прочий хлам. Собака стояла на груде досок, на шее была веревка, которой ее привязали к стене. Мне еще бросилась в глаза кучка экскрементов, видимо, она всегда гадила в одном и том же месте. Собака робко виляла хвостом. Счастливая, смотрела на меня влажными глазами. Я разрезала веревку, взяла Собаку на руки, и мы пошли домой.
Я пока не знала, как поступить. Иногда, когда Человека охватывает Гнев, все кажется ему очевидным и простым. Гнев привносит порядок, позволяет увидеть мир в более сжатой и естественной форме, в Гневе Человек снова обретает дар ЯсноВидения, которого сложно достичь в другом состоянии.
В кухне я опустила Собаку на пол и удивилась, насколько она мала и тщедушна. Судя по голосу, этому мрачному вою, можно было ожидать чего-нибудь размером хотя бы со Спаниеля. А это оказался один из Судетских Уродцев, как именуют здесь подобных Псов, поскольку особой миловидностью те не отличаются. Небольшие, на тоненьких ножках, часто кривоватых, серо-бурой масти, склонные к полноте, да еще и с заметным изъяном прикуса. Что и говорить, красотой эта ночная певица не блистала.
Она беспокоилась и вся дрожала. Выпила пол-литра теплого молока, от чего брюшко стало круглым, как мячик, еще я поделилась с ней хлебом с маслом. Я не ждала Гостей, поэтому мой холодильник был совершенно пуст. Я ласково разговаривала с ней, комментируя все свои действия, а она смотрела на меня вопросительно, явно не понимая причины столь внезапной перемены в жизни. Потом я улеглась на свой диванчик, посоветовав ей тоже подыскать себе место для отдыха. Наконец Собака залезла под батарею и уснула. Мне не хотелось оставлять ее на кухне одну, поэтому я решила переночевать здесь.
Спала я беспокойно, по телу, видимо, все еще перекатывалось возмущение, притягивая одни и те же сны о жарких, раскаленных печах, бесчисленных котельных с красными, горячими стенами. Запертое в печи пламя гудело и рвалось на волю, чтобы, когда это произойдет, с ужасным взрывом выскочить наружу и сжечь все дотла. Думаю, эти сны могли быть проявлением ночной лихорадки, связанной с моими Недугами.
Я проснулась рано утром, когда было еще совершенно темно. От неудобной позы шея совсем затекла. Собака стояла у изголовья и, глядя на меня в упор, жалобно повизгивала. Покряхтывая, я встала, чтобы ее выпустить – ну разумеется, выпитое молоко наверняка просилось обратно. В открытую дверь дохнуло холодным, влажным воздухом, в котором ощущался запах земли и гнили – точно из могилы. Собака вприпрыжку выбежала из дома, помочилась, смешно поднимая заднюю лапу, словно не могла решить, кто же она такая – Мальчик или Девочка. Затем печально посмотрела на меня – могу вас заверить, что она заглянула глубоко в мои глаза, – и помчалась к дому Большой Ступни.
Так Собака вернулась в свою Тюрьму.
Только ее и видели. Я звала Собаку, сердясь,
