эти сбережения и в самом деле выручали их. Так приключилось, к примеру, в сорок четвертом, когда на криминальный московский мир дружно навалились опера. Банде пришлось залечь на дно и дышать через раз. Вот тогда-то мошна и пригодилась. Иначе бандиты не стерпели бы, пошли бы пополнять запасы и наверняка засветились.
Сам Сыч был из тамбовских крестьян, 1900 года рождения. Высокий, чуть сутуловатый, физически развитый. Грубоватое и вечно угрюмое лицо с узкими прищуренными глазами и широким расплющенным носом редко растягивалось в улыбке. Он никогда не шутил и не смеялся, предпочитал говорить исключительно по делу.
Его давний друг по кличке Татарин прибыл в Москву, освободившись после длительного срока, в течение которого ему пришлось поучаствовать в строительстве знаменитого канала между Белым и Балтийским морями. Шамиль Закурнаев – так по-настоящему звали Татарина – был на год младше Сыча. Густые темные волосы с сединой на висках обрамляли широкое смуглое лицо с живыми карими глазами. Ростом он был пониже своего друга, не так широкоплеч, зато подвижен и щедр на едкую шутку. Любил посмеяться и выдать какую-нибудь ядреную фразу на родном татарском языке. В банде Татарин заправлял воровской кассой, а также ведал закупками всего необходимого.
Третьим человеком в банде являлся Володька Чернышев со странным прозвищем Вофти-Тофти. Происхождение этой клички никто не знал, а сам Чернышев объяснять ее значение не хотел, рассказывал то о конфетах «Тофти», сворованных когда-то из бакалеи, то о прозвищах из далекого беспризорного детства. При обычной, ничем не выдающейся внешности Володька обладал живым умом и невероятно цепкой памятью, способной намертво зафиксировать однажды увиденную картинку или целый газетный разворот. За умение логически мыслить и запоминать мельчайшие детали Сыч всегда привлекал Вофти-Тофти к планированию налетов и грабежей. Годков ему было около сорока, а в Москву его занесло после отсидки в детском трудовом лагере в середине двадцатых.
«Опель» медленно заехал задом на территорию продовольственной базы и сразу с поворотом подкатил к нужному пакгаузу. Мотор опытный Рогуля глушить не стал.
На парапете, напротив распахнутых дверей, уже высилась гора отобранного товара. В основном это были рулоны различных тканей, зашитые в мешковину, а также кожаная обувь и готовая одежда.
Бандиты делали это не в первый раз, поэтому быстро разделились для погрузки добычи. Сыч нырнул в шарабан и вместе с Рогулей приготовился принимать товар. Полушка остался стоять у ворот на стреме, а Татарин, Вофти-Тофти и Синий, растянувшись цепочкой, передавали добро в раскрытый дверной проем автобуса.
Жига с Антипом в это время вскрывали второй пакгауз.
Работали уркаганы молча и по-стахановски. В результате за десять минут весь товар перекочевал с парапета в нутро старого «Опеля». После чего мотор натужно заурчал, и шарабан переместился к парапету второго пакгауза, напротив которого тоже росли стопки из коробок и ящиков.
– Самое
