ивы. Кроны таяли в голубом жидком небе. И там крошечные глазки Римсы уже ничего не могли различить.
Оттуда, с заоблачных высот, часто приходили монстры с пушистыми хвостами, блестящими тарелками глаз, острыми зубами. Но сейчас Римса не думала об опасности.
Ветер набросал груды хвои повсюду. Малютка карабкалась, обдирая коленки, покрытые нежным пушком. Острые иголки порвали сиреневое платьице. Но какое это имело значение сейчас, когда мир перевернулся и перестал существовать, уютный, надежный мир маленькой Римсы. Там был дом, любящие родители и друзья. Все они жили в небольшой колонии в древесном массиве, добродушные Нимсы, Тапсы, Путсы, Лимсы, – лесной народец Са.
Ее отец день за днем усердно трудился, выдалбливая комнаты в теплом нутре дерева. Ее мать вытаскивала возы щепок и золотых опилок. Наконец, их дом был готов, – глубоко под шершавой корой, далеко от летних дождей и зимних морозов, надежно защищенный от гигантов белластунгов. Даже перозавр со стальным клювом не мог пробиться в толщу массива, в его благодатную тишину и покой.
Шумно отпраздновали новоселье, и зажили счастливо.
Но, увы… в один совсем не прекрасный день, а, точнее, в бурную грозовую ночь, пришла беда. Поднялся сильный ветер. Древесный массив качало, словно корабль в шторм. Раскатов грома внутри было почти не слышно, как и хлестания воды, рушившейся с небес. И прежде случались грозовые ночи. И прежде свистели ветры, а массив качало непогодой. Что с того? Сладкая дрема склеивала веки, сон колыхался и наплывал в такт движению стен. И вдруг вековой лес вздрогнул. Голубой клинок небесного пламени пронзил прибежище народа Са. Вздрогнул и раскололся древесный массив. Страшная сила бросила Римсу в завывающий трескучий мрак Она больно ударилась о землю и потеряла сознание.
Дочь лесного народа пришла в себя оттого, что огромная капля плюхнулась ей в лицо. Капля растеклась, воображая себя бассейном. Римса с отвращением, отплевываясь и отряхиваясь, встала. Надо сказать, что народ Са не слишком любит воду, больше привычный к сухому древесному теплу.
Вода плескалась всюду. Трава зеленым частоколом поднималась из луж, колыхалась на дне бурлящих потоков. Некогда сухая поляна за одну ночь превратилась в озеро.
Так было внизу. Не лучше обстояли дела и наверху. Римса запрокинула голову и увидела, что буря уничтожила древесный массив. Огромный ствол рухнул. Колонии больше не существовало. Римса закрыла лицо крошечными пальчиками. Потом закричала и забегала вокруг руин. Она звала мать, отца, соседей, хоть кого-нибудь, но тщетно. Вековой лес молчал.
Так случилось, что мир Римсы рухнул, и она пошла в отчаянии куда глаза глядят.
Когда чащи наполнились красным светом заката, она упала без сил возле общежития мурамс или, как их еще называли, лесных лошадок. Мурамсы жили сообществами, как и народ Са. Целыми днями они сновали в травах, взбирались по стволам, хлопотали над расширением общежития, пасли стада крошечных коров – талс, нянчили потомство, поклонялись матке-королеве.
Дружеская мордочка мурамсы с блестящими, любопытными глазами, – последнее, что увидела Римса, проваливаясь в черные лабиринты усталости.
В безднах забытья она различала только смутные тени, стволы в тумане, слышала далекие голоса. Забытье сменилось крепким сном.
Проснувшись, она обнаружила, что лежит на матрасике из сухого мха, заботливо укрытая травяным ковром. Ковер источал слабый аромат меда, сонных полуденных цветов. Жены мурамс славились умением вплетать золотой первоцвет и сон-траву в постельные принадлежности. В прежней жизни Римса страстно хотела научиться делать такие же коврики, но лесные лошадки строго хранили секреты мастерства.
Толстая добродушная мурамса протиснулась в узкий проем и приветливо пошевелила усиками.
– Принесла тебе молока, – пробормотала она. – Еще теплое, только подоили. Кто пьет много молока, будет сильным и здоровым.
«Наверное, то же самое, она говорит своим детям, когда те капризничают за столом», – вяло подумала Римса.
Молоко в желудевой чашке искрилось и переливалось, на вкус напоминало цветочный нектар.
Мурамсы пасли своих коровок в лучших ромашках.
Римса вспомнила, как в прежней жизни бежала, громыхая бидончиком, к стаду талс, как потом осторожно несла молоко домой, как мать и отец хвалили ее за прилежание и за полезную дружбу с лесными лошадками.
– Спасибо, – машинально сказала она, возвращая чашку.
– Что случилось с тобой? – сочувственно спросила толстуха, присаживаясь
