мой класс, а сами ушли в свой. А что: неплохие они ребята, в сущности, хотя и немного старше меня – уже в седьмом классе учатся.
Сел я за свободную парту, разложил свою котомку. «Да, – думаю, – школа-то небогатая, мягко говоря. А ребята – обычные. Никто не навязывается особо, но и не задирает. Хотя наверняка Гришка про нашу стычку всем уже растрепал…»
И полетели школьные денёчки – как птички!.. Учиться стало трудно – не то что до войны. Бумаги совсем нет: пишем на старых книгах и газетах. Учебников не хватает: выдают по два-три экземпляра на класс. Да и желудки у нас постоянно «песни поют»: с едой-то – у всех дело «швах»…
Друзей у меня в школе так и не завелось. Как-то я всё особняком – словно белая ворона. Наши немецкие ребята – из тех, кто учатся – по другим классам сидят: вместе никак мы с ними не попадаем… А учителя – неплохие. Нормальные. Примерно такие же, как и в старой – варенбургской – школе: не хуже и не лучше.
Единственное, что напрягает: нужно быть всё время настороже – как бы какое-нибудь немецкое словечко вдруг в речи не прорвалось (как у нас дома случается – сплошь и рядом). А тут сразу остро так глянут, да ещё и «фрицем» могут обозвать – пусть и шёпотом. И ещё: на переменах, когда с нашими немецкими земляками играем, стараемся на своём языке не говорить, особенно – если посторонние рядом. Ну да ничего: дети ведь быстро чужой язык схватывают. Вот и я уже многие «чалдонские» словечки от местных одноклассников перенял – и даже дома этим щеголяю. Папа морщится, а вот Алька – тот хохочет и подтрунивает. Ему повезло: помощником счетовода в правление колхоза взяли, работает там теперь вместе с бородатым старичком – своим начальником.
Мария Васильевна, учительница русского языка, меня уже через месяц занятий похвалила – за грамотность. Ну а что тут такого удивительного: я ведь и здесь много книжек по-русски читаю, в основном – по вечерам. Бабушка ворчит: «Керосина не напасёшься на вас, книгочеи! Да и глаза бы поберегли!»
А слепой историк Михаил Иванович (он зрение на Финской войне потерял) недавно пригласил меня после уроков к себе домой – в шахматы с ним сыграть. У нас в семье все мужчины в шахматы неплохо играют, а среди местных мало кто о них и слышал вообще. Пришли мы, значит, к Михаилу Ивановичу на квартиру. Жена его нам даже по чашке чая приготовила – сладкого! Я, знамо дело, поначалу стеснялся очень. А Михаил Иванович первым делом строго меня предупредил, чтобы я играл честно – в полную силу – и ему не поддавался. Ну, я и выиграл. Понятно, что ему приходится труднее, чем мне: ведь он доскú и фигур не видит, да и вообще играет он заведомо слабее. Но всё же расстроился мой учитель заметно. Хотя и ненадолго. Думаю, что всё равно он остался доволен: ведь в школе-то (да и во всей округе, пожалуй) больше-то и не с кем ему «партеечку разыграть».
Бреду из школы домой. Снег уже глубокий: много навалило его за последние дни. Улыбаюсь про себя: свежо, хорошо – настоящая русская зима! И морозец стоит крепкий – уже целую неделю…
На
