style="font-size:15px;"> Внезапно мне захотелось выскочить из своего укрытия, броситься на нее, наорать, встряхнуть как следует и призвать к ответу. Однако гордость, точнее, ее остатки удерживали меня на месте.
– И что ты намерена делать? – спросила одна из девушек. – Поедешь с ним?
Люсиль на некоторое время словно задумалась, играя своими чудесными волосами, а я затаил дыхание в ожидании приговора.
– С кем, с Жа-аном Люком? – переспросила она, растягивая гласные. – Ты с ума сошла? Что я буду с ним делать? – И добавила, как будто мне было недостаточно всего остального: – Он же еще ребенок! Ты хочешь, чтобы я целовалась с ним? Бррррр… – Она даже содрогнулась от отвращения.
Тут девушка снова завопила, а Люсиль засмеялась.
«Неужели нельзя потише?» – подумалось мне.
Я словно рухнул в бездонную пропасть. Как Икар, который хотел коснуться солнца и обжегся. Моя боль была безмерна.
Не издав ни звука, я пошел прочь. Поковылял по тропинке, одуревший от запаха мимозы и подлости девочек. До сих пор мне отвратительны эти желтые цветы. Правда, в Париже они редкость даже в магазинах, поскольку не годятся для ваз.
Слова Люсиль эхом отдавались в голове. По щекам текли слезы, но я не замечал их. Я ускорил шаг, а потом побежал.
Как это там говорится? Любое сердце когда-нибудь разбивается. В первый раз это больней всего.
Так закончилась история моей первой любви. А серебряное колечко я в тот же день бросил в море. Швырнул его в порыве беспомощной ярости, изо всей силы оскорбленной души. И вода в тот погожий вечер – я помню точно – имела цвет глаз Люсиль.
В этот самый мрачный из дней моей жизни, когда все вокруг ликовало от счастья, я поклялся больше не писать любовных писем. Море было тому свидетелем, да, может, еще пара рыб, равнодушно внимавшая словам рассерженного молодого человека.
Через несколько дней мы с родителями уехали в Сент-Максим, к сестре матери. Там я и провел летние каникулы. А когда начались занятия, я снова сидел рядом с Этьеном, своим добрым приятелем, благополучно оправившимся от перелома.
Люсиль, прекрасная предательница, приветствовала меня с двусмысленной улыбкой на загорелом лице. Сказала, что поездка на Йерские острова, к сожалению, не стыковалась с ее планами. Потом плела что-то про свою парижскую подругу и все такое… При этом смотрела на меня невинными глазами.
– Все в прошлом, – только и ответил я. – Сам не знаю, что на меня тогда нашло…
Я развернулся, оставив ее в компании подруг. Теперь я был взрослым.
Никому не рассказывал я об этом происшествии, даже обеспокоенным родителям. В те ужасные дни, когда я часами напролет неподвижно лежал в постели, уставившись в потолок, они всячески утешали меня, не задавая лишних вопросов, за что я благодарен им по сей день.
– Все образуется, – повторяли родители. – Жизнь, знаешь, неровная дорога…
И вот настал день, когда – каким бы невероятным
