склонила голову набок.
– А мне кажется, в этом что-то есть, – задумчиво возразила она и глотнула шампанского. – Разве вы не чувствуете эту… гармонию? Это соприкосновение берега и моря… По-моему, очень убедительно.
Биттнер как будто заколебался.
– Но что в этом нового? – не сдавался он. – В чем смысл этого бегства в монументализм?
И тут я решил вмешаться:
– Такова прерогатива молодости. Все должно быть крупным и ярким. Рад вас видеть, Карл. Вы не скучаете, как вижу. – Я бросил взгляд на его собеседницу в кремовом костюме. Ее голубые глаза контрастировали с темными волосами – редкое сочетание. – Вы само очарование, – сказал я ей с легким поклоном.
– Жан Дюк! Жан Дюк, mon très cher ami![10] – закричал кто-то на весь зал.
Ко мне направлялся Аристид Мерсье, профессор литературы из Сорбонны, как всегда безупречно элегантный в своем канареечном жилете.
Аристид был единственным из моих знакомых, кому действительно шел этот цвет. Он с восхищением посмотрел на мой шейный платок, а потом два раза поцеловал меня в щеку.
– Просто шик, это Этро? – спросил он и продолжил, не дожидаясь ответа: – Сногсшибательная выставка, мой дорогой Дюк, просто супер!
Его речь всегда изобиловала превосходными степенями и восклицательными предложениями. Кроме того, Аристид до сих пор сожалел о моей неправильной – à son avis[11] – сексуальной ориентации. («С твоим-то вкусом – это никуда не годится!»)
– Рад тебя видеть, Аристид! – похлопал я его по плечу.
Я любил старого приятеля, пусть даже и не в том смысле, в каком ему хотелось бы. Аристид обладал превосходным чувством юмора, а легкость, с которой он в разговоре перескакивал с одного серьезного предмета на другой, каждый раз меня поражала. Как преподаватель он пользовался большой популярностью. Имел привычку приветствовать опоздавших рукопожатием coram publico[12] и утверждал, что с него довольно, если студент вынесет из его лекции хотя бы три предложения.
– Я вижу, вы уже знакомы? – Аристид с улыбкой положил руку на плечо темноволосой дамы, очевидно явившейся сюда с ним. – Это моя дорогая Шарлотта. Шарлотта, перед тобой хозяин этого дома, мой старый друг и любимый галерист Жан Люк Шампольон. – Он не упустил возможности назвать мое полное имя.
Темноволосая протянула мне ладонь. Ее рукопожатие оказалось крепким и теплым.
– Шампольон? – переспросила она, и я уже знал, что за этим последует: «Совсем как тот Шампольон – известный египтолог – Розеттский камень».
– Да, именно так, – подтвердил Аристид. – Они с Жаном Люком даже родня. Здорово, правда?
Аристид сиял. Биттнер скалился. Дама, которую звали Шарлотта, удивленно подняла брови.
Я махнул рукой:
– Седьмая вода на киселе, и то неточно.
Однако интерес Шарлотты к моей персоне не ослаб.
Мой дорогой друг!
По его мнению
Публично
