style="font-size:15px;"> – Мы, государь лесной, ни в какой шайке не состоим, – отвечает Иван, – а наоборот даже являемся лицами уполномоченными. И явились мы к тебе, государь, не с воровством и подлостью, а с дружескими посланиями. Отец мой батюшка велел тебе на словах привет передать и засвидетельствовать своё почтение.
Змей насторожился.
– А кто ж таков у тебя отец-батюшка, – спрашивает, – коли он моей царственной персоне смеет свойские приветы передавать? По какой такой линии сиё панибратство? Какого он роду – княжеского или, может быть, королевского?
– Не княжеского и не королевского, ваше лесничество, – говорит Иван весомо, – а только все князья да короли ниц перед ним падают. А роду он мужеского, и зовут его Кощей Феофаныч Бессмертный. Слыхал о таком, государь?
Тигран Горыныч удивился несколько, посмотрел на Ивана испытующе, голову приблизил, глаза прищурил. А потом как расхохочется – будто камнепад с Гималаев сошёл. От этого смеха даже земля слегка задрожала, птицы любопытные вспорхнули и отлетели подальше, а ворон, который на дубу сидел, трубу свою выронил.
– Вот те на! – умерив смех, говорит змей, – вот так встреча! Вот смех – Кощейка Грязной привет мне передаёт! А ты, стало быть, сынок его – Ивашка Кощеев! Ну, умора! Ну, курьёз!
Иван такой реакцией недоволен явно, даже щёки надул и голову набычил.
– Это в чём же, – спрашивает, – курьёз и умора?
– А в том, – уже без смеха отвечает ему Тигран Горыныч, – что папаша твой числится у меня в первейших обидчиках, и имею я на него зуб коренной, который уже годиков, почитай, двадцать как растёт и ноет. И, стало быть, то, что ты этому негоднышу родным сыном приходишься, отнюдь вину твою не смягчает, а наоборот!
– Какую вину-то? – не понимает Иван.
Он, видать, к логике уповает, а Тигран Горыныч к другим наукам склоняется, не к таким точным.
– Понятно какую, – объясняет, – яблоко от яблони недалече падает.
Тут Иван несколько растерялся, даже и не знает, как дальше с Тиграном Горынычем разговаривать, чем ещё его увещевать. Сдулся в один момент его химический запал, исчезла героическая живинка. Теперь ему даже страшновато сделалось за дерзкое своё выступление.
– Ну чем же тебе, государь, – разводит он руками, – батя мой так наперчил?
– Чем?! – рычит змей. – Да он был мне друг и сотрапезник, а потом забыл, стало быть, своего сотоварища, обабился, сучок фанерный, дружбу мужскую под откос пустил! Предал он меня, а предательство – самый тяжкий грех!
– Да нет же, государь, – оправдывается Иван, – он всегда тебя помнил, всегда в пример приводил!
– Не ври, хлопец! – рычит змей. – Батька твой – свинтус порядочный, сущность у него неблагодарная. Он же, пестик дизельный, меня на свадьбу свою не пригласил! Представляешь ли? Всех пригласил, а меня – самого своего закадычного дружка – профутболил об штангу! Не забуду никогда ему такой обиды!
Взвыл
