для вас все что угодно, заверьте-с росписью-с и печатью-с. Великолепно-с! Метаморфозы-с.
Полегчало вроде, ну так уже можно как-то жить, вот только б научиться перемещаться по улицам. Но тут вдруг снова страшная мысль поразила его больное нечто: ведь если он звук, то стоит только ему выйти или вылететь на улицу, где как известно, звуков множество – как то, что теперь является им, может стать и вовсе не им, а скажем, машинным выхлопом или руганью дворника, или еще того хуже, свистком городового. Последнее его напугало более всего. Ну представить только, придешь в контору, и на тебе, вместо отрепетированных фраз, свист! Позорище какое! Но чем все это было по сравнению с тем, что он мог просто раствориться, затихнуть и, соответственно, исчезнуть с лица земли, а лучше сказать, из ее ушей.
– Но с другой стороны, может и лучше в таком бедственном состоянии затихнуть навсегда и исчезнуть?…
– Ах, прослезился, если б смог! Ну хотя бы побурчу еще!
Стоп, а если меня кто-нибудь услышит, это ведь могут и в холуи забрать или в циркачи, не приведи господи, да еще и переврут небось! Нет уж, я не только останусь тут, но и урчать буду тихо и исключительно, так сказать, для собственного душевного равновесия. И прощай, карьера.
(19.04.2005)
В эту душную июльскую ночь ей особенно долго не удавалось уснуть, ее беспокоил шар. Он скользил по безнадежно-бесконечной невидимой поверхности, быстро вращаясь, хотя вращения видно не было – он отблескивал совершенно одинаково со всех сторон, ведь у него и не было сторон, кроме одной – вращение лишь ощущалось ею изнутри.
Она попыталась мысленно управлять им, остановить его, или теперь уже вернее будет сказать, остановиться хоть на мгновение, ведь она уже была неразрывно с ним связана, в это мгновение она бы успела освободиться от навязчивой призрачной яви и уйти в не менее призрачный мир подобия смерти – долгожданного сна. Но она все скользила и скользила, а он все кружился, кидая ее то и дело на растерзание ее главного ночного страха – падения вверх. Шару-то все равно, где верх, где низ.
Вдруг шторы зашелестели, поднялись будто кто-то с ней играл в привидение – это в распахнутое окно влетел еще один шар, чуть меньше чем ее шар, и не целясь, ударился в тот первый. Она было обрадовалась, что, наконец, ее шар остановится от столкновения или может даже расколется, но вместо этого, она оказалась сверху этого меньшего шара, вернее одни только ее ощущения оказались – она-то продолжала ворочаться на горячей влажной кровати – и теперь она кружилась еще быстрее на нем. Но "Капитошка" на этом не остановился, неосязаемый огромный ребенок продолжал складывать свою сложную пирамидку из шариков, такое вряд ли было под силу взрослому. В окно залетел еще шар и еще, и все меньше и меньше, и она перепрыгивала на них по очереди и кружилась все быстрее и быстрее, и уменьшалась вместе с ними в размере пока не превратилась в едва различимую точку, невыносимо распираемую изнутри самой себя.
А может просто изменился
