способствует… И как никогда прежде Леониду были внятны начальные строки:
На небе – там, где наибольший свет, —
Я был и видел то, о чем поведать
В наш мир сойдя, ни слов, ни силы нет…
Мы пошли дальше поэта – и заблудились в небе, не в лесу. Когда ты родился, о Библии не говорилось вслух, а теперь – стоит нажать кнопку и можно прочитать толкование любого стиха, услышать голоса святых. Рай близок, но сейчас ты неспособен идти в церковь: хорошо, что время обеда и она закрыта… Отложим до завтра…
Слева от Леонида возносилась мрачноватая стена палаццо Лабиа, которую он поначалу посчитал глухой, под стать генштабу в какой-нибудь империи зла; кампанила церкви, казалось, была встроена в само здание. И трудно вообразить, что по ту сторону царит танцевальный мир, половодье фресок Тьеполо, Клеопатра подставляет Антонию голубые жилки для поцелуя. Угроза галантного духа по-прежнему страшила Леонида: не возражая против карнавала как богатого исторического феномена, он до головоломности боялся угодить в тот маскарад, что звался этим именем ныне. И был рад, что пиры и неги удачно экранируются неприветливой частью дворца, которую охраняет одинокий геральдический орел под крышей. Но не мог же не заметить, что бегство, пусть и краткое, от затверженных форм в поисках подлинности – тенденция вполне карнавальная, хотя силен в ней и отказ от сотворения рая вокруг себя. Пока он не мог иначе. Привычка к одиночеству сразу не проходит… Что с того, что у тебя появились новые знакомые, принадлежащие к той же церкви? Внешне это едва ли отличалось от прежних дружб и связей, но ты уверен: «брезжил над вами какой-то таинственный свет…» Ваши встречи, начинания (не говоря о молитвах), они не были делом двух (или более) человек – и все; происходящее касалось не только вас: незримо присутствовал кто-то еще. И, с одной стороны, это преодолевало, устраняло одиночество, с другой – утверждало в небывалой степени, меняя при этом его качество: делало сознательным уединением. Обретенное спокойствие не позволяло замкнуться в самодовольстве, наоборот – влекло распахнуть себя настежь – для тех, кто стоял спиной…
Разговор с Вячеславом следовало начать с «како веруеши?» Но не упущен ли час? Не разошлись ли вы дальше, чем эллины и иудеи?.. Упущен? Скажи лучше: тебе страшно бередить сей вопрос, чтобы не услышать от сына: «А ты пытался дать мне веру – или, потешаясь, отнял ее?.. Я обращаюсь к Богу напрямую – посредники ни к чему. Заповеди? Законы? Каждый различает сердцем добро и зло. Разве Иосиф не ответил жене Потифара: – Как могу я сделать это великое зло и согрешить перед Богом?.. То, что он почитал злом, еще не ствердело заповедью. Значит, сознание греха дано нам изначально – с тех пор как праотец узнал, что он наг. Но одеться не удалось. И Ветхий Завет дает вполне реалистическую картину нашего существования: никаких иллюзий и надежд на чье-то милосердие.
