голому животу жены. Кожа на нем блестела и была скользкой от нанесенного геля, в V-образном разрезе расстегнутых джинсов виднелись золотисто-каштановые жгутики лобковых волос. Его жест, похоже, еще сильнее возмутил Сару.
– Спасибо за заботу, – резко бросила она. – Зато я с удовольствием с тобой поспорю. Будь добр, просвети, что за важность, которая главнее здоровья твоего ребенка?
– Малыш в порядке, ведь она так сказала.
Бен-Рой махнул рукой в сторону эхографа, которая не отрываясь смотрела на экран, не желая вмешиваться в перепалку.
– Тридцать минут, Арие. Это все, о чем я прошу. Чтобы ты тридцать минут не вспоминал о полицейских делах и уделил все свое внимание нам. Неужели это так много?
Бен-Рой начал раздражаться и в немалой степени оттого, что сознавал, что не прав. Он успокаивающе поднял ладони, словно утешая не только Сару, но и себя, и повторил:
– Я не собираюсь спорить. Кое-что случилось, и меня срочно вызывают. Точка. Я тебе позвоню.
Он наклонился, поцеловал Сару в лоб и, бросив последний взгляд на экран, направился к двери. Уже в коридоре до него донесся голос жены:
– Видите ли, не может отвлечься. Пора положить этому конец. Даже на тридцать минут. Не желает.
Закрывая за собой дверь, Бен-Рой услышал, как девушка-эхограф принялась утешать Сару.
Ничто в жизни, думал он, не возносило его на такие вершины счастья, как перспектива стать отцом. И никогда он не испытывал такого острого чувства вины, как сейчас, когда уходил от Сары.
Больница «Хадасса» находится неподалеку от вершины горы Скопус, а пренатальное отделение почти на самом верхнем этаже здания. В ожидании лифта Бен-Рой смотрел в окно – на север, за Иудейские холмы. Вдали он различил однообразно серые дома поселений Писгат-Амир и Писгат-Зеэв. Чуть ближе – такие же грязновато-тусклые, теснившиеся в беспорядке постройки палестинских кварталов Аната и лагеря беженцев «Шуафат». Неприглядный и в лучшие времена пейзаж – уродливые ряды домов на уродливой гряде склонов, каменистых, замусоренных. Сегодня же за пеленой льющегося со свинцового неба дождя все это выглядело особенно уныло.
Бен-Рой покосился на лифт и, снова повернувшись к окну, проследил глазами извивы стены, проходившей по границам районов Шуафат и Аната и отделявшей их от остального Восточного Иерусалима. Стена была тем, что еще больше, чем служба Бен-Роя в полиции, выводило из себя Сару и заставляло произносить гневные тирады. «Какая непристойность! – ругалась она. – Позор нации. С тем же успехом мы могли бы нацепить на них желтые звезды».
Бен-Рой был склонен согласиться с женой, но не с такой горячностью. Стена, безусловно, сократила число терактов, но какой ценой! Он знал одного палестинца, мягкого, тихого человека, владельца гаража в Ар-Раме. Каждое утро в течение двадцати лет он проходил пятьдесят метров из дома к своему гаражу, а по вечерам проделывал тот же путь, возвращаясь домой. Но вдруг выросла стена, и его от места работы отгородила бетонная преграда шесть метров высотой. Теперь, чтобы добраться до своих насосов, ему требовалось
