атеистов, рационалистов, гуманистов, вообще всех, кто мыслит и существует только вследствие мыслепорождения. Ведь уже даже физики доказали тварность мира!
– Поздравь их, – с непередаваемой интонацией сказала бабушка. – Скоро догадаются, что сотворение мира продолжается. Жаль, я тороплюсь, а то посмотрела бы на их лица…
– Бабушка! Но мне сейчас абсолютно не с кем поговорить о вере, о Боге. Ну, кроме тебя. Хочу, безумно, сейчас обсудить с человечеством основные вопросы, у меня их осталось не больше пяти-шести, но православные смотрят на меня хмуро, а неверующие обвиняют в какой-то мистифицированности. Я самый реалистичный реалист на свете, потому что верю, а меня никто не понимает! Моя вера уже абсолютно рациональна, а мне внушают, что любая вера иррациональна! Ну нельзя же так обходиться с человеком, который точно знает. Надо мной и Пётр посмеивается: он, кажется, только себя самого считает богом, ему голос был…
– Я понимаю тебя, – с угрозой говорит бабушка.
Она не любит моей пыли, эмоций, сетований, упрёков человечеству. Дарвин для неё вообще не существует, поэтому она искренне посылает меня куда подальше, если я в очередной раз начинаю доказывать ей, что он был неправ.
И вообще: правильно поступал Пифагор: назначал абитуриентам пятилетнее безмолвие. Вот если они выдерживали это, преодолевали страшное искушение высказаться, поделиться мнением, – их брали в школу и начинали учить мудрости. Если они всё-таки болтали – извините. Домой, на печку.
Кому дорого личное мнение – недостоин мудрости.
Правильно поступал Пифагор с учениками. Теперь и наши умники допетрили: сначала нравственность, а потом истина. Спросили бы у Пифагора – раньше полегчало бы.
А с тех пор как знание можно купить за деньги, никто не даёт ученику ни грана мудрости. Да и как её дашь, если ученик платит, болтает, отдыхает по своему усмотрению, сам распоряжается своим временем, считает себя личностью, потому что платит, болтает, отдыхает и так далее.
Моя бабушка – мой Пифагор. Мы вроде бы говорим с нею, но я чувствую, что на самом деле на мне обет безмолвия. Как это возможно – не понимаю. Но ощущение очень отчётливое. И ласка. Мне тут, у бабушки, ласково. Мне безразличны её выходки. Близ неё мне как дома.
– Вот и вся любовь, – успокоенно говорю я. – Ты чудо. Пора чаю попить.
– Ты не рассказала историю. – Бабушка отодвигает чайник от меня подальше.
– Можно я о прочитанной книге?
– Ты читаешь? Славно. Хотя бы так.
– Представь себе. Писатель молодой, талантливый. Фамилия? Иванов.
– Крепко, – кивает бабушка. – И что?
– У него есть рассказ – «Любовники».
– Прекрасно. «Любовники» Иванова. Дальше.
– Он любит её – не смейся! – вот уже десять лет. Она замужем, он женат. Непреодолимое препятствие. И вот…
– Фабула просто феерическая. А сюжет?
– Вот-вот. Он, наконец, доводит её до решительных намерений, снимает спецквартиру…
