молчание прибрало к рукам мысли и планы Маси, в голове шумело. Это был не шум прибоя, а времени, которое остановилось и тихо испарялось, как чай из блюдца. Молчание в резкой форме нарушил генерал.
– Зачем пришли, кто вас звал и что вам надо?
Эти слова, как удары гонга, вывели Маклера из оцепенения и он начал бой с Голиафом. В ход пошла пехота, затем конница, затем артиллерия. Как говорится, весь арсенал и даже резерв главного командования.
Иванов не перебивал, но и не слушал.
Последняя фраза Маси «что вы себе думаете, как вам не совестно быть одному, что вы хотите дожить до того часа, когда даже некому будет подать вам чашку чая?» заставила генерала встать.
Соломон Волкович умолк, у него было такое чувство, что он стоит у подножия Эвереста и заснеженной вершины, то есть головы, не видно. Таким маленьким, раздавленным существом он себя ещё никогда не ощущал.
– Соломон, – более мягко произнёс генерал, – сам-то ты никак давно? – И уже язвительно добавил: – А почему у тебя пуговица на пиджаке оторвана? Что, пришить некому? А ты заладил – жениться, жениться, да не смеши.
Он взял Масю за шиворот, как берут котёнка, и, посадив к себе на колени, начал гладить его по голове, как ребёнка, при этом приговаривая:
– Да ты не всхлипывай и не дрожи, я не обижу. Я слышал и читал в газетах, что ты хочешь создать фонд помощи одиноким и обездоленным людям. Стоящее дело, я тебе помогу. У меня есть хорошие знакомые, я думаю, они согласятся вместе со мной вложить деньги в это благородное мероприятие.
Он усадил Масю напротив себя и накрыл пледом.
– Вот так оно лучше.
Маклер уже не верил не только своим глазам, но и своим ушам. Наш герой понимал, что если он сейчас не вступит в диалог, его выбросят, как котёнка.
– Я собственно…
– Да что ты собственно, давай по существу.
– Хорошо, – по-мужски жёстко ответил Соломон Волкович. – Кто вы собственно такой и как вас звать?
«Так, давай, давай, сбивай ему дыхание», – нашёптывал Масе внутренний голос. – «Вот именно», – сам себе отвечал осмелевший Мася и ещё более решительно произнёс:
– С таким носом какой вы Иванов?
– Да ты, я посмотрю, не из робкого десятка, – заикаясь, уже без металла в голосе, отвечал генерал. – Видишь ли, дружок, жизнь вносит коррективы в наше чистописание. Да, гетто отменили, а вот пятипроцентный набор евреев в вузы ввели. Так что неизвестно, что лучше – было бы гетто, была бы крепче наша вера. Я знал одного ректора, который говорил: я приму евреев в свой вуз только тогда, когда у меня вырастут волосы на ладони. А я, что я? Я Монастырский Наум Маркович, а Ивановым я был в советские времена, сам понимаешь, пятая графа. Однажды меня вызвали в обком партии и сказали: если хочешь расти – меняй национальность и фамилию. Так я стал русским Ивановым, а потом генеральным директором почтового ящика, генералом, профессором, Героем соцтруда, членом обкома партии, депутатом Верховного Совета СССР.
– Да,
