севера Африки.
К сожалению, проклятые белые и тут его не оставили. В своей жуткой злобе и неистребимой всепоглощающей зависти они упорно твердят, что по всему прочему миру возникли многие тысячи новоявленных гор.
Однако, истинные мусульмане всегда были уверены в том, что Великий Аллах может явить свою неизреченную милость только в безлюдной пустыне. То есть лишь среди бескрайних песков, где когда-то родился и сам великий Пророк.
Очень возможно, что тот удивительный холм, который возник недалеко от свящённого города Макка аль-Мукаррама, то есть, поблизости с Меккой, и является самым главным на нашей планете. И всё же «Новая Святая гора» тоже очень многое значит для всех правоверных Северной Африки.
Если так и дальше пойдёт то, скорее всего, его очень скоро причислят к инеслеменам, то есть к духовным наставникам или, как их иногда ещё называют –блюстителям веры.
Хотя, кто его знает? Иншалла! Да будет на то воля Аллаха! Вполне вероятно, что его изберут сначала в старейшины, а потом и в вожди местного скромного племени. Ну, а далее, всё в руце Бога, и руководителем всей «барабанной» группы. А если будет угодно самому Провидению, то к своим зрелым годам он сможет стать самим аменокалем – главой всех многочисленных групп тарегов.
От огромных, радужных планов на будущее, открывающихся перед мысленным взором Фирхуна, голова у него закружилась и окуталась сладким туманом. Не в малой степени этому, очень способствовал и большой кальян из серебра, заправленный значительной дозой местных наркотических трав.
Молодой туарег приподнял широкий рукав чрезвычайно дорогого халата, сшитого из тончайшего китайского шёлка. Его он получил от заезжего катарского шейха и одевал лишь для особо торжественных случаев.
Оголив запястье руки, он взглянул на золотой швейцарский хронометр. Судя по стрелкам и цифрам, украшенных сотней бриллиантов, время было около двух часов по полудню: – «Так же, как и в тот радостный день». – удовлетворённо подумал Фирхун: – «Нужно бы выйти наружу и поклониться в пояс горе. Ведь благодаря её появлению, я стал жить, как большой человек».
Кликнув доверенных слуг, с которыми он водил караван, туарег опёрся на их крепкие руки и с огромным трудом поднялся с мягкого ложа, застеленного пушистым персидским ковром. Едва передвигая непослушные ноги, выбрался из большого шатра и остановился у входа.
– «Всё-таки нужно поменьше курить дурманящие пряные травы,» – размышлял он лениво: – «и почаще ездить на любимом белом верблюде. А то, что я за воин, если не могу удержаться в седле? Такого вряд ли когда изберут вождём всех наших племён».
Он поднял тяжёлую от курева голову и уставился на чёрный «Меч Мухаммеда», стремительно возносящийся к ярко-синему небу. Гигантский столб стоял, словно копьё, воткнутое в иссохшую землю, но почему-то больше не двигался вверх.
Первооткрыватель «Новой Священной горы» не поверил помутневшим глазам и от изумления замер на месте. Поднял руку,
