по Москве или, купив за гроши билет на галёрку, высиживал какой-нибудь концерт, размышляя о чём-то своём, далёком от темы представления.
Беспечно распоряжаясь огромной личной свободой, внезапно свалившейся ему на плечи, и не зная, что за каждый сделанный в жизни шаг придётся отвечать перед собственной судьбой, Венедикт зажил полушутя. Про такого в народе говорят: «Паял-лудил и ум нудил о том и этом понемногу».
Нет, он не сорвался с катушек, не провозгласил приоритет личного права над окружающей действительностью. Подвела Веню самая обыкновенная романтика, щедрая на безответственные обещания земного блага – приблизилась пора его биологического цветения, пора первой романтической любви!..
К концу второго курса Венедикт запустил учёбу совершенно. И не столько учёбу, сколько самого себя.
Были к тому и веские причины. Счастье, которое юноша ощутил как реально приближающееся событие, по непонятной причине вдруг, едва вспыхнув, неловко развернулось и прошло стороной. Несостоявшуюся любовь он пережил как тягостное удушливое страдание. Восторженному идеалисту, неискушённому в житейских неблагодарностях, подобное предательство со стороны собственной судьбы казалось надуманным и неприемлемым. «Зачем нужна такая жизнь, – он мучительно повторял про себя, – если прибавление нового дня не продолжает, но разрушает нажитое накануне?»
Представьте, тёплая морская волна, едва оплеснув тело, схлынула, и холодный порывистый ветер вонзил в мокрую, не успевшую остыть от сладостных ожиданий кожу тысячи колких ледяных игл.
От всего случившегося, вернее, не случившегося Венедикта парализовало. Парализовало не физически, но интеллектуально – он перестал что-либо понимать. В его самоощущениях по отношению к окружающему миру наступил тот самый (первый!) «период размытых смыслов», об одном из которых наш герой беседовал с Альтер эго «пару страниц назад».
Первый период самонепонимания пронёсся, как вихрь, по Венечкиной биографии. И не удивительно, что наш герой отреагировал на сей «природный катаклизм» вполне традиционным (оригинальным) для себя образом – он принял решение бросить институт, пойти служить в армию и как с чистого листа «начать» жить сначала.
Молодость редко находит в себе силы задержать бег (или падение) и поразмыслить над собственной судьбой. Падение часто представляется ей взлётом, ведь молодость доверчива к грёзам и слепа к житейским обстоятельствам.
Кто не испытывал подобных периодов? Смысл бытия внезапно теряет привычную убедительность. Предпосылки счастливой жизни рассыпаются, как недостроенный карточный домик, на который «чья-то заботливая рука» вылила сладкий сироп, обещанный «строителю» по завершении дела. В итоге ум выглядит как груда липких игральных карт, не подлежащих ни разбору, ни дальнейшему разумному употреблению.
Человек, умудрённый житейским опытом, знает: новые карты взамен испорченных
