гостиную вошел его брат Эдвард, и Эйдан обменялся с ним озадаченным взглядом.
– А, ну тогда все совершенно логично. И что ответила Марисса?
– Представь себе, она даже не упомянула про мою просьбу в своем следующем письме. Одни сплошные восторги по поводу необыкновенной красоты пейзажей Оттоманской империи.
Эдвард фыркнул достаточно громко, чтобы мать его услышала.
– Молодец! Это говорит в пользу нашей сестры. Умница!
– Барон, – приструнила его леди Йорк. – Прекратите язвить. Если б вы только приказали Гарри все рассказать нам, он бы наверняка послушался.
– Знаешь, дорогая, – отозвался Эдвард, протягивая руку мимо Эйдана, чтобы стащить виски, которое тот налил. – Я и сам вроде не дурак, поэтому не собираюсь ничего подобного предпринимать.
Мать подхватила юбки и решительно промаршировала к двери, похоже, забыв, как была рада видеть своего дорогого младшего сына.
– Вы все такие упрямые! – Она уже почти скрылась за дверью, но в последнюю секунду развернулась со счастливой улыбкой на лице. – Эйдан, на сколько ты приехал? Я бы хотела устроить праздничный обед в твою честь.
– Боюсь, только на день. Я же навещал вас меньше трех недель назад, так что вряд ли стоит отмечать мой приезд, дорогая.
– Для меня это всегда большая радость, Эйдан. Ты же знаешь.
Высказав эту ободряющую истину, она ушла, оставив братьев молча таращиться на пустой дверной проем. Это был излюбленный способ их матери удаляться из комнаты.
– М-да, – пробормотал Эдвард через минуту после того, как ее шаги стихли. – Почему ты вернулся так скоро?
Эйдан налил себе другой стакан и плюхнулся в кресло.
– Мне сказали, тут критический случай.
– Не припомню, чтобы такая причина когда-то приводила тебя домой.
Он махнул стаканом, соглашаясь.
– Что верно, то верно. Мне надо кое-что забрать.
– Ты вполне мог просто изложить просьбу в письме.
– Нет, я не мог поручить это никому. – Эйдан помолчал, пока они оба цедили виски.
– Значит, твое дело в Халле прошло хорошо?
Эйдан прекрасно сознавал, как и всегда, что его отношения с родными сократились до вежливых и сдержанных разговоров. Не то чтобы он этого хотел, просто как-то так само получилось. Первый год он был так страшно зол. На себя, на свою семью и на весь этот треклятый мир. И вместо того чтобы рассеяться, это чувство со временем запряталось глубже, как барсук, зарывающийся в нору. Он использовал его как баррикады, дабы удерживать всех на расстоянии, но как быть со случаями вроде этого, когда так нужен кто-то рядом?
Он скучал по Эдварду, осознал Эйдан. Скучал по дружбе брата, не нуждающейся в лишних словах.
– Только ничего не говори маме, пожалуйста, – предупредил он.
– О чем же я должен молчать? – спросил Эдвард, откинув голову на спинку кресла.
– Все слишком серьезно.
Глаза Эдварда
