и политика Чубатого, а вынесение ему категорического предупреждения. Интересно, за какие такие дела Чубатый удостоился такого пристального, можно даже сказать, смертельного внимания?
В это время в кармане запел сотовый телефон.
– Я Вас внимательно слушаю! – не по уставу отозвался подполковник на звонок непосредственного начальника.
– Подполковник! Почему в момент нападения Вы находились в автомобиле Чубатого? – без предисловий спросил встревоженный заместитель, с которым Каледин должен был увидеться ровно в полдень.
– Уже сообщили? – задал он встречный вопрос.
– Я повторяю вопрос! – с еле уловимой ноткой раздражения произнёс заместитель.
– Чубатый позвонил и просил меня сегодня обязательно с ним встретиться.
– Зачем?
– Этого он сообщить не успел.
– Почему?
– Стреляли!
Возникла короткая пауза, во время которой заместитель оперативно переваривал полученную информацию, сопоставляя её с другими только ему известными фактами.
– Где сейчас Чубатый? – наконец прервал паузу начальник.
– Этого я не знаю. – вздохнул Кантемир. – Его милицейские орлы куда-то увезли.
– Вы не ранены?
– Ни я, ни Чубатый не пострадали.
– Тогда жду Вас у себя.
– Сейчас или в ранее назначенное время? – уточнил Каледин.
– Я своих решений не меняю. – скупо бросил в трубку зам и отключил телефон.
– Да, хорошо быть генералом! – вполголоса пробормотал Кантемир, пряча телефон в карман. – Лежишь себе в постели, а красавица-жена кричит из кухни: «Милый! Тебе кофе с сахаром или со сливками»? А ты ей в ответ: «Я своих решений не меняю»! И через мгновенье она приносит тебе баночку холодного пива. Да, хорошо быть генералом! Надо будет как-нибудь Президенту намекнуть.
Глава 11
г. Санкт-Петербург. Лето 18** года.
Из дневниковых записей г-на Саратозина
Я уже вовсю готовился к отъезду в Петербург, когда мой таинственный Покровитель приблизил меня к себе на один шаг.
Это случилось за три дня до отъезда. Лето уже вступило в свои права, и солнце пекло немилосердно, выжигая пастбища до состояния каменного плато. Поэтому батюшка мой уехал проверить, как отгуртовывают стада на дальние северные пастбища, где скотине можно было найти пропитание.
Через неделю я получил от него письмо, в котором он просил меня дождаться его и не уезжать в Петербург. Я понимал, что занятия в университете начнутся осенью, и поэтому решил не торопиться и дождаться возвращения папеньки. Однако, как назло, в тот год в нашей губернии случилась эпидемия холеры, и родитель мой оказался отрезанным холерными кордонами от своего имения ещё
