приходил каждый вечер. И обязательно совал Липе деньги. Деньги Липа сначала брала, а потом наотрез отказалась, разрешив брату иногда приносить продукты.
Просто лежать и болеть Михаилу Семенычу было неинтересно, и по мере выздоровления он становился все невыносимей.
– Блажит? – спрашивал Роман.
– Озорует, – вздыхала Груша. – Рыбу просил. Вчера щуку купила, они говорят: «Ту-у-хлая», а она его – ать – хвостом по носу…
Роман засмеялся, Люся тоже прыснула, но Липа, поджав губы, строго взглянула на брата, в смехе которого проявилась непочтительность к отцу.
– Люся! Иди учить уроки. Тройку за сочинение получила! Форменное безобразие. И тема-то какая хорошая: «За что враги убили Кирова?» Что тут сложного? Сергея Мироновича убили… потому что… в связи…
– Чего это ты меня как маленькую? – Люся недовольно фыркнула, но все-таки ушла.
Разложила на письменном столе тетради и учебники, немного выдвинула ящик и сунула туда раскрытый томик Мопассана.
– Отец вырос на Волге и привык к свежей рыбе, – подождав, когда дочь закроет за собой дверь, громко и с нажимом на слове «свежей» сказала Липа, – а твоя щука затхлая, пахнет тиной!..
– Вырос он, прямо скажем, не на Волге, а в казарме текстильной фабрики, ну да неважно, – Роман улыбнулся. – Хулиганит, значит, помалу?.. Я его к себе возьму.
– Да ты что, Ромочка! Да пусть себе, господи, велика беда!.. – залепетала Липа. – Скучно ему. Так – так так, чего ж теперь.
А Михаил Семеныч тем временем захулиганил уже по-крупному.
Он захотел жениться. В пятый раз.
Позвал Липу, сел в постели и заявил, что – все, надо жениться. Больше так нельзя.
Липа внимательно посмотрела на него: нет, не тронулся, соображает, и речь чистая.
– Скоро подымусь – и сватать будем, – подытожил отец свое сообщение.
Груша ойкнула, чуть не выронив кастрюлю.
– Михаил Семеныч любит женщин, – строго сказала Липа, выгоняя взглядом домработницу из комнаты. Та послушно вышла. Липа закрыла за ней дверь поплотнее. – Куда же тебе еще жениться? Семьдесят лет. У тебя ж удар почти, а ты жениться… – Насчет «удара» Липа перебарщивала, желая возбудить в отце испуг.
Отец лежал молча, прикрыв глаза, чтобы не видеть дочь и не волноваться без толку.
– Ты же не татарин, – напирала Липа. – Верующий человек… Смотри, я Марусе сообщу…
Михаил Семеныч открыл глаза:
– Я тебе сообщу. Моду взяли… – Он полежал, обдумывая новую мысль. Липа молча ждала. – Тогда пусть из баб кто придет посидеть, – Михаил Семеныч прикрыл глаза, поделал сферические движения обеими руками возле груди, – толстая эта, с петухами.
«С петухами», то есть в красном китайском халате с драконами, была Василевская – монолитная интеллигентная вдова, жившая в конце коридора.
Василевскую
