и уродливые люди со злыми лицами были перенесены сюда из каких-то невообразимых далей и засунуты в эти серые дома – живите!
Стелла купила кофеварку и установила мраморную стойку – на деньги по страховке после смерти мужа; но в остальном, насколько я помню, заведение оставалось таким, каким было всегда. Бывало, мы с Констанс забегали сюда после школы, чтобы потратить несколько центов, и каждый день покупали газету – отнести домой для отца, который читал ее по вечерам. С некоторых пор мы больше не покупаем газет, но Стелла по-прежнему продает их, вместе с журналами, грошовыми леденцами и серыми открытками с изображением городской ратуши.
– Доброе утро, Мэри-Кэтрин, – сказала Стелла, когда я села за стойку, поставив на пол сумки с покупками. Иногда, мечтая о том, чтобы все жители городка взяли да умерли, я думала, что могла бы пощадить Стеллу, потому что она единственная умудрялась сохранить хоть какое-то подобие цвета. Стелла была округлая и розовая и, надевая яркое платье в цветочек, некоторое время оставалась яркой, прежде чем слиться с грязно-серым окружением. – Как дела сегодня? – спросила она.
– Очень хорошо, спасибо.
– А Констанс Блэквуд, как у нее дела?
– Очень хорошо, спасибо.
– А он-то как?
– Лучше не бывает. Черный кофе, прошу вас. – На самом деле я предпочла бы кофе с сахаром и сливками, потому что черный кофе ужасно горький. Однако, поскольку я заходила сюда исключительно из гордости, мой заказ был чисто символическим.
Если к Стелле заходил кто-то еще, я вставала и спокойно уходила, но бывали очень неудачные дни. Вот и в это утро Стелла едва успела поставить на стойку мой кофе, как в дверях мелькнула тень. Стелла подняла голову и сказала:
– Доброе утро, Джим.
Она подошла к другому концу стойки, ожидая, что он там и сядет, дав мне возможность уйти незамеченной. Но это был Джим Донелл, и я сразу поняла, что сегодня мне не повезло. У некоторых обитателей нашей деревни были настоящие лица; я их знала и могла ненавидеть каждое по отдельности. Среди них как раз и были Джим Донелл и его жена, потому что их ненависть была искренней. Прочие ненавидели нас тупо, просто по привычке. Они бы держались дальнего края стойки, где стояла Стелла, однако Джим Донелл направился прямиком туда, где сидела я, и поставил стул рядом. Ближе было просто некуда, и я понимала, что он вознамерился испортить мне сегодняшнее утро.
– Поговаривают, – начал он, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону и буравя меня пристальным взглядом. – Поговаривают, что вы уезжаете.
Мне не нравилось, что он сидит так близко ко мне. Стелла направилась к нам, идя вдоль стойки с внутренней стороны. Хоть бы она сказала ему пересесть, чтобы я могла встать и уйти. И чтобы мне при этом не надо было бы силой прокладывать себе путь.
– Говорят, вы уезжаете, – торжественно повторил он.
– Нет, –
