Внезапно перед моим мысленным взором возникла сцена в искореженном взрывом подземном переходе. Я увидела отца, лежащего без сознания. Если тогда я не смогла уберечь его, почему я так самоуверенна?
«Ты слаба, – с презрением произнес волк внутри меня. – Ты вообще никому не в состоянии помочь».
Жар, исходивший от ладоней Гэбриела, стал почти невыносимым. Я стиснула зубы и приказала себе держаться до последнего. Я нужна папе. Он оказался на складе из-за меня…
В моем сознании замелькали картины пожара. Я будто наяву услышала звук взрыва в динамике телефона. В моей голове зазвучала речь медсестры. И я вновь наблюдала за отцом в «Скорой».
«Это твоя вина. Это твоя вина».
Нет, – возразила я волку. – Я не просила его идти в логово. Он сам настоял. Погибнуть в переходе должна была я.
Он сам виноват!
Гэбриел закричал, как от резкой боли. Он мгновенно убрал ладони с моих, и жар пропал. Я открыла глаза. Гэбриел, шатаясь, отошел от кровати. Одну руку он прижимал к щеке.
– Что с тобой? – забеспокоилась я.
Гэбриел опустил руку. Шрам превратился в свежую, кровоточащую рану. Успевшие побледнеть синяки стали ярко-лиловыми.
– Прости, – сказал он, глядя на испачканные кровью пальцы, и направился к двери. – Я думал, ты успела подготовиться.
Он отодвинул дверь и исчез, прежде чем я успела что-либо спросить.
«Не смогла», – прорычал мой внутренний волк. Я перевела взгляд на папу. А если я причинила ему вред? Мои опасения получили подтверждение: один их мониторов начал издавать сигнал тревоги.
В палату влетели две медсестры. Я молчала и не сопротивлялась, когда они оттолкнули меня в сторону.
Я стояла в коридоре и смотрела сквозь щелочку в закрытых жалюзи, ожидая, когда врач сделает все необходимое, а монитор перестанет издавать жуткий писк. Медсестра разрешила мне ненадолго проведать папу. Но потом мне следовало отправляться домой. Я выучила эту присказку еще в прошлом году, когда Дэниел лежал прикованный к больничной кровати. Хотя в отделении интенсивной терапии время посещения больных никак не ограничивалось, мне, несовершеннолетней, нельзя было здесь ночевать. Я кивнула и ответила ей, что так и сделаю. Однако мне потребовалось пара минут, чтобы заставить себя отойти от папиной койки.
Мне хотелось взять его за руку, но я испугалась. Вдруг прикосновение будет для него слишком болезненным? Поэтому я просто оставила на тумбочке записку на тот случай, если он очнется. Я изо всех сил стремилась не допустить, чтобы он почувствовал себя таким же заброшенным, как я сама в данный момент.
Покинув отделение, я побрела по коридору к лифту. Стоя перед закрытыми дверцами, я таращилась на треугольники, указывавшие вверх и вниз, и не знала, какую кнопку нажать. Если вниз, то я попаду к выходу. Если вверх – то в палату для душевнобольных.
К маме.
Когда отца переправляли из машины «Скорой помощи» в приемное отделение, кто-то спросил
