style="font-size:15px;"> Санёк почувствовал неприятный страх, спиралькой свернувшийся под сердцем. Между лопаток пробежала капля пота. Думал, расскажет, станет легче, а вышло, что сам себя еще больше накрутил.
– Только он и по земле ходит. Мы вот с вами здесь сидим, а он вон там стоит. Смотрите! – Санёк показал на злополучное окно, в котором опять появился сумрачный силуэт. – Как будто что-то хочет. Видите?
Словно дождавшись внимания к себе, тень шевельнулась, прошла вдоль залитого дождем окна. Идущий оперся о стекло, отпечатав на нем пятерню.
Первой заорала Анель. Она свалилась с дивана и, визжа, на четвереньках поползла подальше от окна. Следом вскрикнула Даша.
– Ага! Вон он! Вижу! – радостно заголосил Вадя.
Кристина, прыгнув через спинку дивана, рванула к лифтам. Задетая свеча закачалась. Плеснул парафин. На мгновение все стало предельно четко – мечущиеся девчонки, вытянутое лицо Алисы, хмурое Ильи, радостное Вади и припечатанное со стороны улицы лицо человека, подошедшего вплотную к стеклу.
Свеча погасла, погрузив закуток в глухой мрак. Анель орала за диваном – на нее попал расплавленный воск. Грохотали удаляющиеся шаги.
Мгновенная темнота всех ослепила.
– Я с тобой в номере поговорю, – донеслась угроза Алисы.
– Да не бери ты в голову, – отозвался Илья и чертыхнулся. – Телефон мой кто видел?
Вздрагивал диван: кто-то на него постоянно налетал. Вадя ржал.
Санёк вдруг почувствовал на своей руке холодные пальцы, а потом из темноты выплыло белое лицо Каору. Черные глаза горели как уголья.
– Это был призрак.
Санёк дернулся, но Каору держал насмерть. Он говорил, поджимая губы, словно сдерживал рвущиеся на язык слова.
– Ты заработал проклятье.
– Какое проклятье? – Санёк стал отгибать железные пальцы японца. – Отвали!
Сквозь стекло как будто просочился дождь. Влажная футболка прилипла к плечам, стала холодить. Промаршировали по телу резвые мурашки, возобновляя военные действия.
– Ты посмеялся над стариком. Он на тебя обиделся. Теперь ты проклят. Обида… Он теперь каждый раз посылает к тебе свою обиду. В Японии это самое страшное – носить в себе обиду. Ты должен ее искупить.
Санёк вырывался, но Каору оказался неожиданно силен. По руке прокатился жар.
– Подумаешь, – еще пытался храбриться Санёк. – Я могу и прощения попросить.
Глаза у Каору были черные-пречерные, как будто два колодца, и в каждом по призраку.
– Нет. Старика уже нет. Есть его обида. Она будет жива, пока ты жив.
– Я не один был. Все ржали, – оправдывался Санёк.
– Он выбрал тебя. Пока идет дождь, призрак будет рядом.
– На русских ваша зараза не распространяется, – прошептал Санёк.
– Будь осторожен, – повторил Каору и разжал руку. На Санькином запястье расцвел красный отпечаток. – Вы странно
