дружба! – Илья шел от рецепции, на ходу открывая пластиковую упаковку с бутербродами. – Что, будем теперь этих гавриков собирать обратно, чтобы на ужин вести?
– Дружба – это неинтересно, – недовольно протянул Вадя. – Вон у Санька какая история была! Все сразу разбежались.
– Сидеть надоело, вот и разбежались, – не согласился Илья. – А ты чего, Санёк, такой бледный? Японцу этому поверил?
Санёк сглотнул, невольно дернув головой.
– Да ладно тебе! Это ж игра! Еще скажи, что ты кошку с двумя хвостами видел. Нормальную ты историю придумал, дельную. Видишь, как всех подняло! Шишкина только зря вылезла со своими экспериментами. Японцы могли обидеться. Они здесь все, видишь, какие обидчивые. Так что ты с ними поосторожней. Нам еще возвращаться. Это дома можешь все, что угодно, делать. Конечно, цирк вы им сегодня показали. Не могли хотя бы пару часов нормально себя вести. Прыгали, дрались, ругались.
– А они чего, правда экспериментировали на людях? – спросил Вадя.
Илья подхватил выпадающий из бутерброда огурец.
– Еще как экспериментировали. И побольше немцев. Ты давай метнись, собери девчонок, скажи, что после ужина идем в клуб на танцоров смотреть.
Вадя «метнулся» к лифтам. Все жили на одном этаже, много бегать не придется.
– Илья! – недовольно позвала Алиса.
Илья боролся с вылезшим из бутерброда кетчупом, поэтому ничего ответить не мог, только глаза округлял.
– Я против клуба!
– Пускай посмотрят, как местные танцуют, – облизал он губы. – Сидят по номерам, придумывают страшилки, вот им и не спится по ночам. Пацанчик этот позвонит, скажи, что мы пойдем.
Он надкусил бутерброд. С одной стороны рта у него вылез белый соус, с другой попытался выскочить кружок соленья. Илья застыл, выпучив глаза и пытаясь продышаться.
– Какая гадость! – припечатала Алиса.
Она почему-то пошла вдоль окон прочь от лестницы, словно собиралась о чем-то поболтать с администратором на входе. Илья, давясь бутербродом и пытаясь сквозь сжатые зубы говорить, потопал за ней.
Рот Санька наполнился слюной. Неприятное чувство. Очень. Вроде как тошнит, а может, и не тошнит – может, сердце бьется. И как будто что-то скребется внутри. Шурк, шурк… норку роет, хочет дырку прокопать, чтобы кровь вылить, воду влить, самого призраком сделать.
– Сань, ну, ты чего? – дернул его за подол футболки Вадя. – Как неживой стоишь.
– Чего это я сразу неживой? – отшатнулся Санёк. – Нормальный. А ты уже за девчонками сбегал?
– Они вот там все стоят, выйти боятся. – И он кивнул в сторону лифтов.
Лифт сломался. Он то бесшумно открывал створки, показывая сгрудившихся в глубине кабины девчонок, то закрывал их. Еле слышно дрынькал колокольчик, сообщая о том, что кабина на этаже. Створки открывались. Глаза у девчонок были огромные, словно прямо перед ними расхаживала сильно уменьшенная, но от этого не менее страшная копия Годзиллы, убитого последний
