первый подлый укус без предупреждения. На месте корочки было панорамное остекление. Вдоль боковых стен выстроились ряды стройных колонн, служивших по совместительству опорами не только крыше, но и второму этажу (и еще, между прочим, они прижимали пол), который был приютом для ресторана и лавочек со всякими дорожными мелочами и всевозможными сувенирами. В центре зала высилась скульптурная композиция «Тикро и тропы». Божество изображалось в виде высокого поджарого мужчины без признаков одежды. Его голову венчали внушительные лосиные рога, символизирующие его непреодолимое стремление ломиться вперед без особой на то необходимости. Растопырив в немом приказе пальцы, он указывал ими в сторону поездов, и его шальные дочери бежали, повинуясь ему с восторженным смехом. Тоскливо, конечно, но их изображения имели хотя бы признаки одежды. На постаменте была высечена нечитаемая комбинация старых полурунических-полуиероглифических символов, а ниже привинчена бронзовая табличка с переводом на современный язык.
– «Канай отсюдова», – прочитал Йозефик. – Что и говорить, вдохновляет.
Вдохновлялся, между прочим, не только отпрыск рода вир Тонхлейнов, но и сотни других очень пестрых путешественников. Позднее или уже раннее время их нисколько не смущало. Не стоит забывать, что это все-таки вокзал, несмотря на свое сакральное амплуа. Традиционно железнодорожные путешествия совершала только почтенная публика, и привокзальные рестораны не были в прямом родстве с портовыми кабаками и последними пристанищами бродячих собак. Естественно, что вокруг такой потрепанной особы, как Йозефик, образовалась лакуна в людской массе, стенки которой оформляли излучающие негатив лица в сплошном диапазоне от презрения до возмущенного негодования.
Если представить общество как человеческий организм, то господа полицейские будут отважными сильными пальцами, очищающими нос от всякого сброда. Рыцарями без страха и упрека. У Йозефика из-за спины неожиданно вынырнул такой палец в синем мундире с начищенным значком на груди и дубинкой со следами зубов на поясе. Не укусов, а именно зубов. Двое его мужественных подельников подхватили молодого человека под белы рученьки.
– Старший сержант Плицскенн. Участок Лэ-Жэ-Дэ-Вэ, – представился слуга, нет, верный раб закона, щелкнув пальцем по козырьку своей фуражки. – Нарушаете?
– Нет, кажется. Что? – Дышащие в затылок (один – луком, а другой – чесноком) коллеги старшего сержанта Плицскенна спутали мысли Йозефика, и он возмечтал о глотке свежего воздуха.
– Вот что, мил человек, я тебя за бродяжничество сейчас арестую. Как-то так, – ласково сообщил полицейский и сложил короткие пальцы на круглом пузике.
– За что?! – Йозефик искренне недоумевал, как это его, последнего вир Тонхлейна, приняли за какого-то бродягу.
– За бродяжничество, – слегка в нос и закатив глаза, как непонятливому ребенку, повторил полицейский. – Это когда смущаешь
