настроение, но и смысл посылаемых ему сигналов. Стало мучительно стыдно за этот приступ сахарного идиотизма. Он нахмурился и открыл чемодан. Белка немедля в него запрыгнула и свернулась комком на конверте с деньгами, когда-то предназначенными на оплату обучения. От греха подальше Йозефик вытащил из-под лохматой гири конверт и засунул в карман брюк. Никогда в своей жизни он не держал столь крупную сумму в кармане. Сразу захотелось от нее избавиться.
– Думаю, нам все же следует сменить гардероб. Да, Йойк?
Ответом был еще один взгляд из разряда «боги, с кем я связался?».
– Раз так, то и пес с тобой, пушистая морда, – рассердился Йозефик и захлопнул чемодан.
Слабые стоны из углов комнаты настойчиво рекомендовали ему подобру-поздорову убираться с места преступления, совершенного грызуном из хулиганских побуждений. Вир Тонхлейн подхватил чемодан и побежал легкой рысцой по коридору. После пары поворотов он вновь оказался в центральном зале вокзала. Оттуда он поскорее постарался убраться на улицу во избежание рецидива. Благо, что народ по-прежнему брезгливо перед ним расступался. Оказавшись на улице, Йозефик вновь вздрогнул при виде омерзительного монумента посреди площади Благого Намерения.
– Не хватает подписи «Таким, как Плицскенн», вот что я думаю, – сообщил он случайно подвернувшемуся прохожему, и тот сделал все возможное, чтобы убраться подальше от ободранного безумца.
В окне проезжавшего мимо автомобиля он увидел свое отражение и понял, что в таком виде ему не то что на дядюшкины, на свои похороны стыдно явиться будет. Запачканный, ободранный, покрытый заскорузлой кровяной коркой – ну вылитый герой бульварного романа. В таком виде они выбираются из-под развалин логова зла. Срочно требовалась смена туалета.
Йозефик огляделся по сторонам. В сиянии и блеске ночного города ничего толком было не разглядеть. Кроме того, глаза еще слезились от желудочных эфиров лука и чеснока. Он пошел наобум. Благо, что кругом было множество магазинов и ателье, которые с радостью помогли бы ему разрешить вопрос с одеждой. Его только смущало, что названия этих магазинов и ателье были на слуху даже у него. А он, между прочим, был человеком, находящимся на другой стороне бытия от моды. Отсюда вытекало, что эти магазины ему категорически не по карману.
Он шел вдоль сияющих витрин среди праздно шатающейся финансово упитанной публики и потихоньку начинал злиться. В первую очередь оттого, что его надежды приобрести в первом попавшемся магазине костюм, образ которого возник у него перед глазами при первой же мысли о смене гардероба, погибли под натиском суровой действительности. А суровая действительность заключается в повальной шокирующей безвкусице выставляемых в витрины вещей. Йозефик, конечно, понимал, что, судя по последним событиям, ему лучше не выделяться из толпы и одеться как все. Для этого ему достаточно было представить, что у него напрочь отсутствует тяга к прекрасному, но чрезвычайно развит стадный инстинкт. На подобное насилие над собой он
