не двигаясь, дождавшись, когда тёплая волна начнёт разливаться по телу. Потом отхлебнул ещё немного и стал проводить техосмотр себя в полевых условиях.
Начал с ног. Они замерзали всё интенсивнее, так как Семён сидел.
«Сидеть нельзя!» – говорил один внутренний голос.
«А что же делать? Ходить невозможно из-за ветра и снега! Более того, так замерзает всё остальное!» – тут же вторил другой.
Итак… Пальцы на ногах уже не слушались. Ну да это не страшно, их он отморозил ещё в детстве, на катке. В шерстяных носках ещё продержатся какое-то время. Странно, но под ватными штанами горели икры. Как будто Сёма был в одних трениках (тоже, кстати, зимнее воспоминание из детства). Интимные части тела надёжно были согреты набором из кальсон, ПэШа и ватников. Дальше – хуже. Всё, что находилось выше ремня, продулось насквозь и продрогло. Уже начинало колотить, но водка ненадолго остановила этот процесс. Сёма опять отхлебнул из бутылки. Кисти рук могли шевелиться лишь потому, что постоянно заняты работой. Голова обмотана портянками, как у немца под Москвой в сорок первом. Все щели у импровизированной чалмы гладко забиты снегом, и поэтому такой головной убор скорее напоминал белый мотоциклетный шлем. Хотя, надо отдать ему должное, стало заметно теплее.
«А что это я сижу?! Что мне, слабо просто по прямой пройти по платформам до вагонов??? Я же крепкий парень, да и платформ всего семь!» – опасно забродила в голове пьяная бравада. Семён залпом в позе горниста допил бутылку, выбросил её за борт, встал и пошёл к переднему краю вагона, ещё крепче цепляясь за всё, что попадётся.
Сидя на краю и свесив ноги с платформы, Семён, не мигая, смотрел на сцепку, соединяющую вагоны. Это было, наверное, полтора метра лязгающего, обледенелого железа между ходящими ходуном платформами. Даже у человека, не обладающего воображением, глядя на это, в мыслях мог представиться только один сюжет – пытающийся перебраться, соскальзывающий под колёса человек, захлёбывающийся криком и кровью, плюс леденящий душу хруст костей.
Снова начался озноб. Стало опять очень холодно. Ветер выбивал из глаз слёзы. Пришлось вернуться. Рука сама потянулась за второй бутылкой. Опять на старом месте стало не так ветрено. Опять разлились тёплой волной двести граммов. Но быстро содержимое вернулось назад, до крови оцарапав глотку и измазав Сёмину гимнастёрку липкой жижой, которая мгновенно замёрзла. Навалилась дикая усталость. Семёну стало себя очень жалко. Уже не от ветра потекли слёзы. Вдруг Семён вспомнил о своём талисмане-шарике. С трудом засунул окоченевшую руку в карман ватных штанов, нашёл талисман и сжал его в кулаке. «Только бы не уснуть! А как люди в войну держались? Вон хоть деда Аркашу, машиниста, взять… И чёй-то я его вспомнил?.. Не спать! Не спать!» – из последних сил уговаривал себя Семён.
Неожиданно кончился снег, вышло яркое, уже почти весеннее солнце, и где-то в углу неба появилась такая редкая зимой радуга. Семён первый раз обратил внимание на
