ты, Тусик, дай мне клятву, что станешь во всем слушаться Александру Николаевну.
– Да, дорогая.
– Не «да», а поклянись.
– Ну, хорошо. Клянусь.
– Вижу, Александра Николаевна, вы нашли общий язык с будущим попутчиком, – проговорил Мамонтов. – Ну что ж, теперь, когда я уверен, что все у вас в порядке, пойду к себе.
Супруга Оглоблина покинула купе только тогда, когда дали третий гудок.
– Вы что же, знакомы с Мамонтовым? – расставляя на полке фотографические карточки, на которых был запечатлен он сам в компании с какой-нибудь знаменитостью, ревниво осведомился Неудобный.
– И весьма коротко, – соврала Александра, желая подразнить нового знакомого, внезапно оказавшегося снобом. – Настолько коротко, что Врубель даже зарисовал наше с ним застолье.
И девушка вытащила из саквояжа и поставила рядом с фотокарточками соседа карандашный набросок Врубеля.
– Вы позволите?
– Конечно.
Оглоблин потянулся и взял картон, рассматривая.
– Надо же! И в самом деле рука Врубеля. Это кто же тут трапезничает? Коровин, Серов, вы, Александра Николаевна, и Савва Иванович. А это кто?
– Издатель «Шершень ля фам» Петр Петрович Гурко.
– А, Петр Петрович! Не узнал, богатым будет. Любопытно переданы позы. Довольно напряженные, надо сказать. Хотелось бы узнать, о чем вы говорите?
– Я делала страшные пророчества, – округлила глаза Саша. – Говорила, что у Коровина ребенок родится убогим.
– За что ж вы его так?
– Не нравится он мне. Не в меру довольный собой и жизнью.
– Что же вы еще напророчили?
– Ну-у, я сказала, что, когда Савва Иванович разорится, все те, кто сейчас ест с его рук, все, для кого он создал свой оперный театр, сбегут от него, словно крысы. А может быть, даже спляшут на его костях, растащив остатки некогда огромного состояния.
– С чего вы решили, будто Мамонтов разорится?
– Он слишком любит искусство, вернее, себя в искусстве. И не жалеет денег для того, чтобы порадовать себя, любимого, идеальной постановкой на сцене собственного оперного театра. Как вы, конечно, знаете, костюмы, декорации, итальянские тенора – все в частной опере Саввы Ивановича по самому высшему разряду. И стоит немыслимых денег. Сейчас денег хоть отбавляй. Но рано или поздно белую полосу сменяет полоса черная. Не может все время человеку так сказочно везти. Рано или поздно случится катастрофа.
– Александра Николаевна, да вы завидуете Мамонтову!
– Вот еще! – презрительно фыркнула фельетонистка. – Чему завидовать? Его деньгам? Я тоже девушка не бедная. Свободе Мамонтова? Я тоже делаю лишь то, что я хочу. Так что здесь вы, Тусик, ошибаетесь.
Вопреки ожиданиям, на «Тусика» собеседник не обиделся и с живостью продолжил диалог:
– А
