я пришел узнать, как она, и понять, что случилось, – Андрей немного попятился назад. – Проклятый извозчик, найти бы, да наказать, как следует, на каторгу таких! И все же, где Проша? На кухне ее нет, а вы говорите, что не ходила никуда.
– А тебе все Проша, прислуга ему нужна, сделать то, другое, третье, – не унимался Павел Ильич, проглатывая от обиды и волнения слезы. – Не прислужница она тебе, не крепостная! Ты забываешься…
– Умоляю вас, Павел Ильич, не нужно этого сейчас, нижайше вас прошу о тишине, ей нужен покой, – засуетился Александр Матвеевич и привстал.
«А что, если она сейчас возьмет и скажет, в самый неподходящий для этого момент? Скажет все как на духу? Нет, я оправдаюсь, скажу, что она бредит. Точно, бредит. Душевные терзания, воспоминания о произошедшем ночью. А если все-таки укажет на меня? Конечно, укажет! Я был рядом с ней, но мне было дурно, ведь я совершенно ясно об этом сказал! Да, перебрал я вчера, не отрицаю. Впрочем, так ей и надо, подвернулась под руку в самый неподходящий момент», – Андрей про себя улыбнулся, но тотчас же спохватился и, сделав вид, что ему невыносимо больно, закрыл руками лицо.
Павел Ильич нервно мерил шагами комнату, переходя из угла в угол и поглядывая в то самое зеркало, в котором восемью часами ранее Татьяна искала глаза Андрея, но так их и не нашла.
– Может, велеть звать полицию? – предложил вдруг Андрей. – Может, удастся разыскать того извозчика?
– Исключено, совершенно исключено, – прошептал Александр Матвеевич.
– Простите, что вы сказали? – переспросил Андрей и подошел ближе.
Конечно, это была его бравада. От ощущения безнаказанности периодически накатывала радость, даже смех, хотелось рассмеяться, но Андрей сдерживался, понимая, что он может дать волю настроению где-то еще. А сейчас играть свою роль, жить ею, чтобы ни у кого не закралось даже тени сомнения в том, что он, Андрей, искренне желает разобраться в том, что случилось, желает своей любимой сестре только лучшего. Трагичное и сосредоточенное выражение лиц отца и Александра Матвеевича только подстегивало Андрея невозмутимо скрывать ненависть и изображать сострадание.
– Исключено ввиду того, что извозчика мы вряд ли отыщем, а вот огласки прибавится, – Александр Матвеевич перешел на шепот. – Я отправил Прасковью к себе за одеждой и очками и дал поручение сходить до того в аптеку за успокоительными каплями.
– Светлейший, Александр Матвеич, дорогой мой, позвольте возместить вам ваши расходы… – начал Павел Ильич, но тут же осекся.
Татьяна открыла глаза и судорожно принялась крутить головой.
– Доченька моя, – Павел Ильич бросился к ней и упал на колени. – Как ты, доченька?
Казалось, Татьяна вот-вот что-то скажет, но она лишь посмотрела на отца и расплакалась, беззвучно, едва слышно всхлипывая.
– Доченька, мы с тобой, слышишь? – Павел Ильич принялся растирать ей руки, как растирал тогда, когда она
