и холодную мраморность, которую она любила въ себѣ. Въ половинѣ осьмаго, гораздо ранѣе обыкновеннаго пріѣзда гостей, лакей доложилъ:
– Константинъ Дмитричъ Левинъ.
Княгиня еще была въ своей комнатѣ, и Князь не выходилъ.
«Такъ и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей къ сердцу. Она ужаснулась на свою блѣдность, взглянувъ въ зеркало. Она знала, что онъ затѣмъ и пріѣхалъ раньше, чтобы застать ее одну и сдѣлать предложеніе.[492]
«Боже мой, неужели это я сама должна рѣшить этотъ вопросъ? – подумала она. – Отчего ни мама, ни папа, отчего мнѣ не прикажутъ: дѣлай это или это. И потомъ такъ скоро. Ну, что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю. Это будетъ неправда. Скажу, что люблю. И это неправда. А все-таки надо рѣшить,[493] но зачѣмъ такъ вдругъ, такъ скоро! Но всетаки надо идти, пока не вышла maman».
Она[494] уже подходила къ дверямъ большой гостиной и слышала его шаги, но рѣшительно не знала, что она скажетъ ему.
Онъ думалъ и чувствовалъ хотя не тоже, что она, но столь же мучительное и тяжелое.
«Зачѣмъ, и неужели необходимо это страданіе нравственное, – думалъ онъ, – для человѣка, который хочетъ сдѣлать самое законное простое дѣло – взять жену. А чтожъ дѣлать? Ҍздить въ домъ, выжидать. И такъ[495] Облонскій далъ мнѣ замѣтить, что я долженъ былъ давно сдѣлать предложеніе, что я компрометировалъ. A мнѣ нужно знать, есть ли надежда? И вотъ теперь я, ничего не зная, не видавъ ее 8 мѣсяцевъ, рѣшаюсь сказать это слово. Рѣшаюсь получить отказъ – позоръ.[496] И я долженъ самъ сдѣлать этотъ страшный вопросъ, отчего не другіе за меня?[497] Все лучше, чѣмъ это мученье нерѣшительности, – думалъ Левинъ, входя въ гостиную. – И для нея это легче. Пускай же такъ и будетъ.[498] Заикнусь ли, не заикнусь, я скажу».[499]
Едва онъ вошелъ въ пустую гостиную, какъ услыхалъ звукъ ручки двери и увидалъ ее въ сѣромъ[500] платьѣ, входившую въ гостиную.
– Вы не устали послѣ вашихъ[501] подвиговъ на льду? – сказала она, съ улыбкой подавая ему руку.
– Я не во время, кажется? слишкомъ рано.[502] Но я только того и хотѣлъ застать васъ одну, – сказалъ онъ,[503] не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смѣлости.
– Садитесь, Константинъ Дмитричъ, мы всегда рады вамъ,[504] – говорила она, сама не зная, что говорятъ ея губы.
Онъ взглянулъ на нее,[505] и она поняла по этому умному, все вдругъ понимающему взгляду, что нельзя было[506] говорить пустяковъ теперь. Она покраснѣла,[507] взяла альбомъ, лежавшій на столѣ, и стала открывать и закрывать застежку.
– Я сказалъ вамъ, что не знаю, надолго ли я пріѣхалъ....
«Какъ онъ помнить всѣ свои слова, – подумала она, – это непріятно».
– Что это отъ васъ зависитъ....
Она
Зачеркнуто: и она знала, что она должна отказать ему. «Нѣтъ, это невозможно», подумала она и пошла къ матери.
– Мама! вы выйдете къ Левину? – сказала она, стараясь говорить какъ можно проще.
– Все, что ни сдѣлаетъ, все глупо. – сердито сказала княгиня. – Разумѣется, – и пошла въ гостиную.
– Мама сейчасъ выйдетъ, – сказала она садясь.> <въ темномъ, лиловатомъ съ чернымъ платьѣ съ че[пчикомъ?]> вмѣсто Кити старую Княгиню съ строгимъ и нѣсколько насмѣшливымъ лицомъ.
– Очень мило съ вашей стороны, что вы насъ не забываете, Константинъ Дмитричъ, что
– О нѣтъ, и Кити сейчасъ выйдетъ.
