тот день, когда я вернулась домой, он опять лежал мертвый. Я обнаружила его на кухне, возле стола, где он, похоже, шинковал овощи, когда его посетила идея вскрыть себе вены. Войдя, я поскользнулась в луже крови и перво-наперво рассердилась, ведь это значило, что она заливала весь пол. А пахло ею так густо и удушливо, что я никак не могла определить местоположение тела: у той стены или у другой?.. Где-то на полу или непосредственно у стола?.. Потом я нашла его и поволокла в ванную, по дороге замарав еще и ковер. Мужик он был крупный, так что провозилась я долго. Кое-как запихав его наконец в ванну, я наполнила ее водой из холодной бочки – частью чтобы кровь не прикипела к одежде, частью затем, чтобы он почувствовал, до какой степени меня разозлил.
Потом я пошла отмывать кухню и за этим занятием успела слегка успокоиться и остыть, когда в ванне резко и неожиданно заплескалась вода. Когда он первый раз возвращался к жизни, то довольно долго ничего не соображал, так что я ждала на пороге, пока плеск не затих, а его внимание не обратилось на меня.
У него была очень мощная личность. Я всегда чувствовала давящую силу его взгляда.
– Так несправедливо, – сказала я ему. – С какой это стати ты взялся мне жизнь осложнять? А?
Никакого ответа. Однако он услышал меня.
– На кухне я более-менее все отмыла, но в жилой комнате на коврах наверняка пятна остались. Всюду так пахнет, что я мелких потеков даже найти не могу. Придется тебе ими заняться. У меня на кухне есть ведерко и швабра.
Опять тишина. Искрометный собеседник, уж что говорить.
Я вздохнула. После усилий по восстановлению чистоты у меня ныла спина.
– Спасибо, что обед приготовил, – сказала я, сочтя за благо умолчать о том, что не стала ничего есть. Мало ли, вдруг он и свою готовку всю кровью залил. Пока не попробуешь, ведь не поймешь, а пробовать мне не хотелось.
Воздух окрасился еле заметным привкусом стыда. Я ощутила, как он отвел взгляд, и это удовлетворило меня. За три месяца, что он у меня прожил, я успела узнать его как человека почти болезненной честности, предсказуемого, точно колокольный звон Белого зала. И ему очень не нравилось, когда «весы» наших взаимоотношений утрачивали равновесие.
Я пересекла закуток, склонилась над ванной и ощупью поискала его лицо. Рука сперва коснулась макушки, и, как обычно, меня поразила шелковистая мягкость его волос, так похожих на мои собственные. Они были густыми, вьющимися, податливыми – пальцы радовались случаю в них заблудиться. Помнится, прикоснувшись к нему в самый первый раз, я даже задумалась, не из моего ли он народа: такие волосы встречались только у мароне. С тех пор я уяснила себе его инакость, ведь он вообще не принадлежал к роду людскому, – но то первое, едва ли не родственное чувство так и не улетучилось. Поэтому я нагнулась и поцеловала его в лоб, насладившись ощущением мягкого жара, встретившего мои губы. Он всегда был очень горячий на ощупь. Если мы с ним сумеем договориться о чем-то определенном в том смысле, где кому спать, следующей зимой, чего
