послушнической спальни рядом с тюфяком сестры Винифред с одной стороны и сестры Кристины – с другой.
В непроглядной темноте спальни мы на ощупь находили свои сложенные хабиты – они лежали рядом с тюфяками, куда мы клали их несколькими часами ранее, – и быстро одевались. Через несколько минут желтоватый свет начинал пробиваться внутрь сквозь щель под дверью: двадцать четыре монахини Дартфорда с зажженными лампами проходили мимо нашей комнаты парами, направляясь на лауды. Мы дожидались, когда пройдет последняя пара, а потом занимали свои места в конце и по каменным ступеням спускались в церковь.
Но сегодня утром кровать была слишком мягкой и широкой – я поняла это, дотянувшись пальцами до ее края. И не только это показалось мне непривычным. Густой теплый свет щекотал мои веки. Нежели солнце уже встало? Нет, это невозможно: ни одна монахиня или послушница в Дартфорде не могла проспать лауды. Даже если у нас болел живот, если горло жгло огнем, если чресла изнывали от месячных, мы все равно шли по каменному коридору на первые молитвы. В противном случае нас ждало строжайшее наказание на капитуле.
Я хотела было подняться и узнать, что случилось, намереваясь загладить свою вину, но странная тяжесть прижимала меня к постели. Я не могла открыть глаза. Постель словно затягивала меня. Какая-то часть меня противилась этому, но другая – гораздо бульшая – желала подчиниться этой тягучей черной пустоте.
По прошествии некоторого времени пустота исчезла, и я оказалась на огромном поле в толпе людей – слякоть, толкотня, смех, ругань, красные от вина лица. Я снова была на Смитфилде. «Ты спишь, Джоанна, – сказала я себе вслух. – Тебе ничто не угрожает». И в самом деле, теперь мои ноги словно пари`ли над грязью. Я плыла, летела над толпой. И никто меня не видел.
Потом я увидела ее, и меня повлекло к земле. Она шла далеко впереди, но я узнала ее по так хорошо знакомой мне гордой походке, манере никогда не сутулиться и распрямлять плечи, когда что-то вызывало ее неудовольствие. Я хотела как следует рассмотреть ее, прикоснуться к ней, но внезапно меня охватил ужас. Я больше не чувствовала себя в безопасности в этом сне. Он превратился в реальность.
Я позвала ее, но она меня не услышала.
– Мама, помоги мне! – изо всех сил закричала я. – Не позволяй им забирать меня в Тауэр!
Моя мать повернулась, взгляд ее остановился на мне.
– Ты обещала, – сказала она. – Ты обещала ей, что никому не раскроешь ее тайну.
Я напряглась.
– Кого ты имеешь в виду?
Черные глаза матери сверкнули.
– Ты прекрасно знаешь кого, Хуана. Era una promesa sagrada.[12]
Теперь уже я покачала головой.
– Нет, мама, нет. Ты не могла об этом знать. Тебя там не было. Ты ведь к тому времени уже умерла!
Произнеся эти слова, я словно рассеяла чары и прогнала мать, потому что она исчезла в толпе, а вместо нее появился сэр Уильям Кингстон.
– Я не хочу возвращаться в Тауэр, – сказала я.
– И не надо.
Неожиданно
Ты дала торжественную клятву
