вверх из коротких штанов, тогда как Рипли Бакнер-младший неделю назад перешел в разряд обладателей длинных брюк. Это событие, такое простое и естественное, подтачивало изнутри проверенную временем дружбу. Бэзил, как более изобретательный участник этого тандема, всегда верховодил, и поражение в правах, виной которому были синие саржевые недомерки, повергало его в недоуменное отчаяние; к тому же Рипли Бакнер теперь не особенно стремился появляться на люди в компании Бэзила. Длинные брюки явно сулили свободу от запретов и унижений детства, и общение с тем, кто все еще носил короткие штаны, а значит, оставался шкетом, бестактно указывало, что его собственная метаморфоза произошла совсем недавно. Рипли, возможно, и не отдавал себе в этом отчета, но некоторая досадливость, некоторая тенденция ставить Бэзила на место высокомерными смешками была очевидна в продолжение всего дня. Бэзил остро чувствовал эту внезапную перемену. В августе на семейном совете было решено, что он еще не дорос до длинных брюк, даром что с осени его ждала учеба в Новой Англии. Он слабо возражал, указывая, что за две недели вымахал на целых полтора дюйма, но только лишний раз показал себя строптивцем, хотя и не терял надежды уломать маму.
Из душного шатра приятели вышли на полыхающий закат, помедлили, поглазели на толпы народу, что текли в обоих направлениях вдоль центральной аллеи, и на лицах у них отразилась скука с примесью какого-то подспудного ожидания. Возвращаться домой раньше положенного часа их не тянуло, но жажда зрелищ явно пошла на убыль; им хотелось другого настроя, другого рисунка этого дня. Поблизости находилась автостоянка, тогда еще скромных размеров; пока они в нерешительности топтались на месте, их внимание привлек маленький автомобиль красного цвета, который своей низкой подвеской указывал и на высокую скорость движения, и на высокую скорость жизни. Это был «блатц-уайлдкэт» – предел мечтаний миллионов американских мальчишек еще по крайней мере на пять лет. В салоне, изображая холодное изнеможение, подчеркнутое контурами откинутого сиденья, красовалась блондинка со скучающим детским личиком.
Мальчишки вытаращили глаза. Смерив их равнодушным взглядом, блондинка вернулась к своему призванию нежиться в «блатц-уайлдкэте» и презрительно созерцать небо. Мальчишки переглянулись и приросли к месту. Оба уставились на девушку, но, когда поняли, что это выглядит слишком вызывающе, опустили глаза и принялись разглядывать автомобиль.
Через несколько минут, на ходу натягивая желтые перчатки – в тон желтому костюму и шляпе, – в машину сел молодой человек с лицом цвета лососины и примерно такими же волосами. Раздались устрашающие хлопки, а затем под размеренный стук – тра-та-та – спортивного глушителя, кичливый, отрывистый и тревожный, как барабанная дробь, автомобиль умчал прочь и девушку, и ее спутника, в котором трудно было не узнать Лихача Пакстона.
Бэзил и Рипли развернулись и задумчиво побрели назад, в сторону центральной аллеи. Они знали, что Лихач Пакстон – неприятный тип, сумасбродный,
