и направляюсь в одну из двух ванных комнат.
– И тебе доброе утро, – лениво произносит ангел. Я уже берусь за ручку двери, когда он говорит: – На случай, если тебе интересно, – ответ «да».
Я останавливаюсь, боясь оглянуться:
– Да?
«Да» – это он держал меня ночью в объятиях? «Да» – он знает, что мне это понравилось?
– Да, ты можешь пойти со мной, – говорит он таким тоном, словно уже сожалеет об этом. – Я отведу тебя в обитель.
11
Вода в кране есть, но только холодная. Я думаю, не принять ли все-таки душ, поскольку неизвестно, сколько еще пройдет времени, прежде чем снова представится такая возможность. Мысль о потоках студеной воды меня останавливает.
Я решаю как следует обтереться мочалкой. По крайней мере, не замерзну вся сразу.
Как я и предполагала, вода ледяная, что вызывает воспоминания о моем сновидении, которые, в свою очередь, влекут за собой воспоминания о том, как меня согревали ночью. Вероятно, это просто какая-то особенность поведения ангелов, реакция на мою дрожь – примерно как пингвины прижимаются друг к другу, когда им холодно. Вряд ли что-то еще.
Но не хочется об этом думать – я даже не знаю, что об этом думать, – и я загоняю все подобные мысли в темный, до отказа набитый закуток своего сознания, которое угрожает в любой момент взорваться.
Когда я выхожу из ванной, Раффи выглядит так, словно только что принял душ. На нем его черные штаны и сапоги. Бинты исчезли. Он стоит на коленях перед развернутым на деревянном полу одеялом, и мокрые волосы падают на глаза. На одеяле разложены крылья.
Он расчесывает перья, расправляя на них пух и выдергивая сломанные. Сейчас ангел напоминает птицу, чистящую оперение. Его прикосновения мягки и почтительны, хотя выражение лица каменное. Изрезанные мной концы крыльев выглядят жалко.
У меня возникает абсурдное желание извиниться. За что, собственно? За то, что его соплеменники напали на наш мир и уничтожили его? За то, что они настолько жестоки – могут отрезать крылья одному из своих и бросить его на растерзание местным дикарям? Если мы дикари, то лишь потому, что они сделали нас такими. Так что извиняться мне не за что, и уж явно не за то, что помяла крыло своего врага, заворачивая его в побитое молью одеяло.
Но отчего-то я все равно иду опустив голову, словно чувствую себя виноватой, хотя и не говорю об этом вслух.
Я обхожу вокруг ангела, чтобы мой покаянный вид не бросался ему в глаза, и передо мной возникает его обнаженная спина. Кровотечение прекратилось. Во всем остальном он выглядит полностью здоровым – ни единой ссадины или синяка, за исключением тех мест, где раньше были крылья.
Раны похожи на пару полос сырого мяса, тянущихся вдоль спины там, где нож рассек сухожилия и мышцы. Мне не хочется об этом думать, но, сдается, другой ангел разрубил суставы, отделяя кости от тела. Вероятно, мне следовало зашить раны, но тогда я считала, что калека все равно умрет.
– Может, попробую зашить? – спрашиваю,
