очень хочется немедленно расспросить ее, что это на самом деле означает – быть дочерью Смерти, но что-то подсказывает мне: эта женщина – не любительница давать объяснения дурочкам. И потому я придерживаю язык.
Она тем временем вынимает из шкафчика графин с вином и два бокала. Наполнив, протягивает один мне. Резной хрусталь завораживает – я в жизни своей не видала ничего столь красивого. Держу бокал осторожно, боясь его раздавить.
– Здесь, в монастыре, мы видим свой долг в том, чтобы воспитывать порожденных Богом Смерти. Учим их быстро и правильно исполнять необходимое. Обыкновенно мы обнаруживаем, что Он наградил каждую из Своих дочерей тем или иным умением или способностью. Это дар, который поможет тебе исполнять Его работу.
Его работу! Мне кажется, что эти слова несут в себе массу удивительных возможностей. Я отпиваю чуть-чуть вина. Оно сладкое и приятно покалывает язык.
– Дай попробую отгадать? – произносит мать настоятельница. Я согласно киваю, и она продолжает: – Ты никогда не болеешь ни поносом, ни лихорадкой, которой подвержены дети. И даже моровое поветрие тебя не коснулось, верно же?
Я чувствую, как у меня округляются глаза. Откуда она это знает? Я так прямо и спрашиваю:
– Откуда вы это знаете?
Она улыбается:
– А еще мне известно, что ты способна вынести немилосердные побои и выздороветь за считаные дни. Возможно, тебе также снятся сны, предвещающие смерть?
– Нет. – Очень жаль разочаровывать ее, но я отрицательно качаю головой. – Я только иногда… могу сказать, что кто-то собирается помереть.
Она слегка наклоняет голову к плечу:
– Так-так, продолжай…
Я разглядываю вино в бокале.
– Временами я вижу, как такие люди… тускнеют, что ли… Будто свечка, меркнущая в фонаре. А еще я один раз видела метку. У нашего кузнеца на лбу проступило черное пятно в форме подковы. Через три дня он отдал Богу душу.
Она наклоняется ко мне, в глазах пристальное внимание.
– Что с ним случилось?
– Ковал лошадь, та взбрыкнула и попала ему копытом прямо в лоб.
– Вот как. – На ее лице возникает довольная улыбка. – Я смотрю, Мортейн наградил тебя могущественными дарами!
Она снова берет перо и что-то пишет на своем пергаменте. Я чувствую, как на лбу выступает испарина, и глотаю еще вина для поддержания сил. Нелегкое это дело, оказывается, – разглашать давно хранимые тайны…
– Что ж, – говорит настоятельница, вновь поднимая глаза, – ты неплохо оснащена для нашего служения.
– А в чем оно заключается?
– Мы убиваем людей, – произносит монахиня, и в тишине комнаты каждое слово падает, как увесистый камень.
От потрясения у меня немеет все тело. Бокал выскальзывает из руки. Я слышу, как бьется хрусталь…
Настоятельница не обращает на эту утрату никакого внимания.
– Конечно, многие умирают и без нашей помощи, – говорит
