герцог держался непринужденно. Его губы не были сжаты, поза, хоть и прямая, не казалась напряженной, руки спокойно лежали на набалдашнике трости.
Гнев Венеции вспыхнул с новой силой. У нее шумело в ушах, кончики пальцев зудели, взывая к насилию.
Как он посмел? Как он посмел воспользоваться ею, чтобы проиллюстрировать свою нелепую женоненавистническую теорию? Как он посмел нарушить ее душевный покой, обретенный с таким трудом? И как он смеет буквально сочиться таким невозмутимым самодовольством и таким невыносимым удовлетворением собственной жизнью?
Когда лифт остановился на пятнадцатом этаже, она выскочила наружу.
– Gnädige Frau. [5]
Ей понадобилась секунда, чтобы узнать его голос, говоривший по-немецки.
Венеция ускорила шаг. Она не хотела слышать его голос. Она не хотела терпеть его присутствие и дальше. Она хотела только одного: чтобы в своей следующей экспедиции он свалился в яму с гадюками и до конца своей жизни страдал от мучительных последствий их злобы.
– Ваша карта, мадам, – сказал он по-прежнему по-немецки. – Вы оставили ее в лифте.
– Она мне больше не нужна, – не оборачиваясь, бросила она на том же языке. – Оставьте ее себе.
Войдя в свой номер, Кристиан бросил карту баронессы на консольный столик у двери и проследовал дальше в свои роскошные апартаменты. Стянув на ходу пальто, он уронил его на спинку кресла и уселся в кресло напротив.
Спустя десять дней после той памятной лекции он все еще пребывал в изумлении от собственного поведения. Что за дьявол в него вселился? Как человек, страдающий хроническим заболеванием, он научился с ним жить. Общался с людьми, занимался делами. И никогда не говорил о своем недуге.
Пока не разразился длинной речью в аудитории, полной незнакомцев.
Кристиан предпочел бы не вспоминать о своей чудовищной ошибке, но продолжал возвращаться к ней в мыслях, испытывая извращенное удовольствие от сознания, что наконец-то признал свою одержимость миссис Истербрук, пусть даже таким странным способом, и сгорая от стыда за свою несдержанность.
Пожалуй, он совершил стратегическую ошибку, избегая лондонских сезонов из-за опасения столкнуться с предметом своей страсти. Держась в стороне от светской жизни, он лишил себя общества молодых леди. Кто знает? Возможно, он нашел бы среди них кого-нибудь, кто занял бы его мысли, вытеснив оттуда миссис Истербрук.
Раздался стук в дверь. Кристиан открыл ее сам – своего камердинера он отпустил в двухнедельный отпуск навестить брата, эмигрировавшего в Нью-Йорк. На пороге стоял юный портье. Поклонившись, он вручил Кристиану записку от миссис Уинтроп, которая также проживала в отеле и последние три дня вешалась ему на шею.
Кристиан отчаянно нуждался в отвлечении, но он придерживался определенных стандартов в своих интрижках. К сожалению, миссис Уинтроп была не только на редкость тщеславна, но и на редкость глупа. К тому же, судя по последнему приглашению, она не понимала намеков.
– Пошлите миссис Уинтроп цветы
Сударыня.
