раздался звонок; он взял трубку, и лицо его стало серым.
Звонил капитан Сорокин и спрашивал меня. Взяв черную трубку аппарата, я услышал голос своего будущего куратора; голос был сочный, с легкой михалковской визгливостью. Он представился и предложил встретиться у кинотеатра «Родина» на Преображенке.
– Как я Вас узнаю? – нервно, но с достоинством спросил я, он ответил, что будет в шапке.
Ответ меня поставил в тупик: в те годы все ходили в шапках, в основном в кроличьих, как я вычленю из толпы своего? Я терялся в догадках, а потом… Эврика! Я понял, он будет в ондатре, фасон «Юрта».
Капитаны носили ондатровые шапки, майоры – пыжиковые, полковники по улицам не шастали, их головы венчали папахи из каракульчи (кто не помнит, пыжик – неродившийся теленок, а каракульча – выкидыш ягненка, вот так при «советах» органы относились даже к животным, ну сейчас другие времена, и об этом не будем).
Я пришел раньше, хотел осмотреться, мучительно анализировал, зачем я нужен капитану.
Передумал всякое, вспомнил все до седьмого колена и в результате склонился к версии, что причина – наша совместная с Либерманом работа по военной тематике, которую мы делали в первом квартале по теме «Предельные концентрации наступательных газов силами разных войсковых соединений в полевых условиях».
Мы даже получили с Либерманом патент на установку три нуля восемь бис, которая измеряла убойную силу направленного пучка газов, испускаемых силами одной роты и батальона; до полка мы так и не дошли, тему закрыли из-за интриг в коридорах Генштаба.
Мы с Либерманом получили премию – он, как всегда, на 25 рублей больше, хотя я чуть не заболел на полевых испытаниях под Коломной, отравившись продуктами исследования.
Либерман же в это время сидел в Кисловодске и пил воду из источников, испуская свой сероводород, и валял своего обрезанного «Ваньку» в молочных прелестях профсоюзного работника Веры из города Бугульма.
Называть свой еврейский член «Ванькой» – чистая русофобия, но я понял это только сейчас и только на страницах журнала «Русская жизнь», где тоже гнездились эти пернатые.
Капитана Сорокина я вычленил мгновенно: выправка, стать, ратиновое пальто и шапка не оставляли сомнений – это был он.
Он повел бровью и дал понять, что я должен идти за ним, так мы шли след в след и пришли на рынок, там в мясном ряду он нырнул в весовую, за ним, как крыса под дудочку, зомбированный, нырнул и я, дверь-ловушка захлопнулась.
Он закурил финские «Мальборо» в мягкой пачке и предложил мне, я тоже закурил и подумал: если я попаду к ним, мне тоже дадут «стечкин», шапку и «Мальборо», на душе стало весело, как после травы, которую я курил в армии с другом, хлеборезом Сандриком, уроженцем города Зугдиди.
Тот впоследствии стал авторитетом, и теперь он – смотрящий Пермского края, ну я Вам так, для полноты картины, может пригодиться для расширения контактов.
Сорокин начал издалека, он доложил мне, что знает обо мне все.
Что мать моя Нина Романовна происходит из
