куплет я пел уже на сцене, и оркестр аккомпанировал стоя, как оркестр Гленна Миллера самому Синатре, а потом я упал прямо на стол уважаемым людям, прямо в блюдо с хинкали попала моя нога, и я закрыл глаза, понимая, что мой путь завершен.
Но случилось чудо: им объяснили, что я из ЦК, они простили представителя правящей партии, очнулся я в бельевой, где лежал на ворохе белья.
Меня гладили мои наперсницы и дули на шишку на лбу по очереди, из зала опять звучал «Мой путь», я встал и вернулся к столу, где была уже вторая перемена блюд.
Потом я упал еще раз, и мой путь чуть не завершился окончательно.
Убирать разбитую мною посуду вышла в зал наша институтская лаборантка Инна, мать-одиночка и хороший человек; увидев меня, жалкого третьекурсника, в роли Хлестакова на губернском балу, она онемела, онемел и я; сразу протрезвев, я в момент стал Вольфом Мессингом и взглядом дал понять, что мы незнакомы; я был в шаге от провала, и она поняла меня и стала вести себя как жена Штирлица в кафе; я заказал песню из одноименного фильма, и она все поняла.
А потом, Аня, у меня началась конспиративная встреча…
В зал входил капитан Сорокин; я был как тетива индейского лука.
Пятое письмо Анне Чепмен
Ну вот, опять, Анечка, я на передовом рубеже; капитан Сорокин – «мон женераль», так я звал его в годы нашего сотрудничества, – мигнул мне левым, рабочим, глазом, и я поплелся за ним через кухню в номера.
Кстати, второй глаз капитан Сорокин потерял во время спецоперации в ресторане «Янтарь» на Электрозаводской в 72-м году, но это официальная версия…
Они с соратниками обмывали звездочки майора К. и попали под замес армян и азербайджанцев, которые уже в те далекие годы, когда дружба народов СССР была витриной для всей прогрессивной мировой общественности, испытывали друг к другу личную неприязнь на почве раздела Измайловского рынка.
Стулом, пущенным в сторону стола лиц кавказской национальности – личности метателей установить не удалось, – ему выбили глаз, а в отчете надписали, что была спецоперация против дашнаков и басмачей.
Сорокин вместо глаза получил грамоту, виновных не нашли, потому что не искали на свою жопу приключений.
Ну сейчас не об этом.
Сорокин привел меня в пыльный номер и стал меня склонять к сотрудничеству с органами, начал он издалека.
Он сначала спросил про Розу, верна ли она мне, как Мария Склодовская-Кюри самому Кюри; будем ли мы с ней единым организмом, как супруги Розенберг при передаче ядерных секретов.
Я замешкался, но про Либермана и Розу скрыл, хотя было дикое желание заложить Либермана по полной программе и занять место начальника отдела, но я не стал, побоялся, что органы уберут Розу, как слабое звено, а мне дадут какое-нибудь б/у из бывших нелегалок времен Первой конной.
Я поручился за Розу, Сорокин усмехнулся каменным лицом, и я понял, что он все знает про Розин срыв в бездну Либермана; потом он сказал загадочно:
