к Городу Змея наткнулся на корчму. А в этой корчме народишко разнообразный меды сладкие да вина крепленые попивал. Кто побогаче, снедью разнообразной закусывал, а кто карманом не вышел, без ея. Чтобы побыстрее разобрало, чтобы хмель в буйны головы подешевше проскочил, а на сэкономленную монету-другую парнишку-другого младого для телесной утехи взять. И в корчме этой батюшка приспособился. Чтоб сразу, опосля греха содомского, покаяние принять и грех тот отпустить. А плату за требу мальчиками брал.
Ну, ребята, батюшке этому я мечом булатным голову порубал в районе телесного низа, чтобы впредь неповадно было. И взадь – тоже. А мужиков, как пьющих, так и срамных, в народное ополчение согнал, и Змея воевать повел.
Но вооружения у народишка никакого не было. Потому что, как у нас на Руси повелось, пока жареный петух не клюнет, мужик не перекрестится. Правда, такового упоминания даже в летописях никто не читывал: то ли записей таких не было, то ли – по причине поголовной неграмотности. Да, и как перекреститься, когда руки, сами знаете, чем заняты.
Но эта проблема разрешилась сама собой. По природе человеческой. И вот как…
Путь в вотчины Змея лежал долгий. И по пути народишко оголодал на телесный низ, а так как всяческий блуд меж собой я запретил, то народишко, привыкший к стабильному, хоть и ненормативному сексу, сильно подозверел и к концу дороги длинной, дороги дальней в вотчины Змея подошел с горящими удами наперевес.
Так что никакого вооружения не понадобилось. И все Змеево потомство, от Змея и наших девушек-красавиц, душенек-подруженек народившееся, прямо на ложах их развратных удами своими могучими порубали. Никакому мечу-кладенцу не снилось. И тут же уды свои оголодавшие, уды свои дымящиеся по назначению природному, от праотцев доставшемуся, с девицами красными, девицами пригожими, девицами податливыми, по удам человеческим соскучившимися… У змеев с этим не шибко…
И возродился народ русский и по всей земле русской распространился. Мужики с бабами, бабы с мужиками…
А Змей Горыныч… А что Змей Горыныч… Живем мы с ним тихо-мирно, никому не мешаем. Такая любовь.
Ты хорошо слышишь?
– Ты хорошо слышишь? – спросил он меня.
– Хорошо, – ответил я, – а почему ты спрашиваешь?
– Да просто так, – сказал он и ушел.
«Странно, – подумал я, – с чего бы ему спрашивать, хорошо ли я слышу…»
Правда, он сказал, что просто так…
Но разве просто так что-нибудь бывает…
Наверное, он что-то заметил…
А что он мог заметить?…
Ведь я же всегда прекрасно слышал…
Даже лучше, чем прекрасно…
Я слышал малейшее дуновение ветра…
Я слышал, как в километре от меня пролетает муха…
Я слышал, как растет трава…
Я слышал, как смеются рыбы…
Я
