я так нервничаю…
Ну и что, что спросил, хорошо ли я слышу…
Сердце покалывает…
В ушах звенит…
Ах, это трамвай звонит…
И водитель что-то кричит…
Тихо так кричит…
Так тихо, что я почти ничего не слышу…
И вообще в мире стало как-то невообразимо тихо… Безмолвно, как в сне без сновидений… Как в космосе…
Конечно, он был прав, усомнившись в моем хорошем слухе…
Так что я просто не слышал, что я обещал.
Как я могу слышать, если я не то что недостаточно хорошо слышу, я просто ничего не слышу…
Я не слышу, как взлетают самолеты…
Я не слышу, как гудят поезда…
Я не слышу, как кричат птицы…
Я не слышу, как плачут дети…
Я не слышу…
Я не слышу…
Я не слышу…
Я не слышу НИЧЕГО.
…Вчера он снова подошел ко мне. Его губы шевелились в немом для меня вопросе. Я сказал ему, что ничего не слышу. Он взял лист бумаги, написал на нем несколько слов и передал листок мне. Я развернул его и прочел:
ТЫ ХОРОШО ВИДИШЬ?
Бухие
Я из лесу вышел… Выйти-то вышел, а зачем входил – забыл. Напрочь. Главное, не очень помню, что я в этом лесу делал. Чего-то смутное ворохтается, а так, чтобы в подробностях, так нет. Помню, встретил Мыш. Бухого. Я помню. Я-то трезвый был. Или это я был бухой, а Мыш – трезвый? Мы еще этот вопрос никак прояснить не могли. Помню, что пока выясняли, кто, что и как, Лиса на шум мордобоя вышла. Вместе с Волком. Оба – бухие. Что, мол, за шум, людям перед интимом спокойно бухнуть не дадут даже в лесу. Ну, Мыш в ответ на такое с их стороны хамство Лисе хвостом по рыжей морде заехал. Или Волку – по серой?… Не помню. Бухой был. И Мыш не помнит. Значит, он бухой был, Ну, мы с ним поразбирались чуток. Чтобы время скоротать, пока Волк с Лисой в продмаг ходили. А то разобраться, кто – бухой, а кто – тверезый, без пол-литра невозможно. А кому – хвостом, и по какой морде – тем более. Но Волк с Лисой, на всякий случай, три флакона взяли, потому что кто – бухой, а кто – интимом должен заниматься – вопрос тонкий. А то Лиса с Мышем – интим, а мы с Волком – кто бухой, кому – хвостом, когда – оба бухие? Как-то не верильно. Только сели, тут из болота Лягушка. Естественно, бухая. Потому что с какого такого бодуна трезвая Лягушка в болото залезет. Точно, бухая. Слова живого сказать не может. Одно квак да квак. Ну, налили ему. Или – ей? У лягушек не разбери поймешь, кто лягушка, а кто – мужик. К тому же оба – бухие. И я – бухой. Но, в общем, все – путем. Разобрались, кто – бухой. А кто Лягушка. Потому что – все. А когда разобрались, пришел Медведь и весь теремок наш разогнал. Потому что бухой. И все кто – куда. Но все – бухать.
А я из лесу вышел. Был сильный мороз. И я вспомнил! Я же к бабушке шел! Пирожки нес! А почему вспомнил? Мы ж до Медведя этими пирожками закусывали! Так что, на хрен мне бабушка. Я вот сейчас снежком белым да чистым умоюсь, кудри русые пятерней на две красивые части поделю, подбоченюсь и к Красной Шапочке. Кстати, Продмаг – по пути. На опушке. А то как к Красной Шапочке без вискаря. Не верильно.
