чинушей трудно поладить, – усмехнулся Краснушкин. – Но, как говорится, попытка не пытка.
Добужинский пригласил всех пройти в свой кабинет, находившийся в окружном суде. Полутёмная комната, выходящая окнами на тюремный двор. Массивная дверь, каменный, покрытый истёртым ковром пол, громоздкая печь в углу. Толстые стены и обрешёченные прочными железными прутьями окна мало чем отличали этот «кабинет» от обычной тюремной камеры.
Следователь отправился к фон Валю. Звонарёв и Краснушкин остались в обществе лысого юркого чиновника, усердно хлопотавшего над какими-то бумагами.
– Та, конечно, думаешь о деньгах! – сказал Краснушкин свояку.
Сергей Владимирович невесело взглянул на него.
– Представь себе, ты угадал.
– Не думай, деньги будут.
– Откуда?
– Кое-что наскребёшь сам. Расшевелим тёщу. Ну, и на меня можешь рассчитывать: отдам все свои сбережения.
«Какой же ты изумительный человек!» – подумал Сергей Владимирович о Краснушкине и молча, благодарно стиснул его руку.
Прошло не меньше получаса, прежде чем вернулся Добужинский. По его расстроенному виду Звонарёв понял, что разговор с прокурором был неутешителен.
– Заломил двадцать тысяч. Срок выплаты всей суммы недельный. Формально прокурор прав, такая сумма залога обеспечит явку госпожи Звонарёвой в суд в любое время, – сказал следователь.
Сергей Владимирович был подавлен.
– У меня нет возможности внести столько денег сразу.
– В таком случае ваша супруга останется в тюрьме, – равнодушно заметил следователь.
– Это мы ещё посмотрим! – горячо воскликнул Краснушкин.
«Несчастье, – говорит русская пословица, – не приходит в одиночку. Одна беда идёт, за собой другую ведёт». Так случилось и со Звонарёвым. Утром, зайдя к Краснушкиным проведать детей, он узнал, что Иван Павлович срочно был вызван в Закатальский полк, к месту своей новой службы. Уезжал близкий человек, кто был опорой Звонарёву все эти тяжёлые дни. Вместе с его отъездом исчезала надежда на скорое освобождение Вари.
– Поехал к Сухомлиновой, – в слезах рассказывала Катя. – О Варе всё хлопочет. Хоть бы о себе похлопотал…
Вечером Краснушкин зашёл проститься. В форме полкового врача он выглядел молодым, подтянутым и, как всегда, неунывающим и бодрым. Сел в кресло, положив руки на колени, осмотрел, будто прощаясь, квартиру, знакомые картины. Грустно улыбаясь, заметил, что без хозяйки дом сирота и что в их не очень-то весёлом положении разумнее всего было бы отправить Катю с детьми к тещё на юг.
– Но ведь ты знаешь мою милую половину, – ни в какую! Избалована. Прожила полжизни в Петербурге. Ни о каком отъезде слышать не хочет. Ну да поживём – увидим, всё образуется.
И уже прощаясь, мягко, с чуть лукавой улыбкой поглядев на Звонарёва, сказал:
– А тебе подарочек от Сухомлиновой, хоть ты и сомневался в её чарах. Прав-то оказался я: в нашей просвещённой монархии фаворитки
