суковатой палкой в руке. В былые времена он несомненно привлек бы к себе самое пристальное внимание жителей Выселок, редко видевших в своих краях незнакомых людей. Но в эти необычайно трудные послереволюционные годы они столько навидались незнакомых людей, что появление еще одного уже не может никого ни удивить, ни заинтересовать. Тем более что человек, появившийся в этот день в селе, – самый обыкновенный «мешочник».
В то же время человек понаблюдательней смог бы без особого труда определить, что молодой человек с котомками очень мало похож на простого мешочника, голодного и смертельно уставшего. В отличие от настоящих мешочников, протопавших пешком не один десяток верст, отчего их обувь и одежда превращаются в грязные лохмотья, этот одет довольно прилично, опрятно и даже с претензией на элегантность. На нем ладно сидит, хотя и поношенный, но чистый и старательно выглаженный, синий в полоску костюм. Брюки заправлены в припорошенные дорожной пылью добротные хромовые сапоги. На голове красуется синяя, под цвет костюма, фуражка. Под расстегнутым пиджаком виднеется желтая сатиновая рубаха, удачно оттеняющая загорелое лицо странного мешочника.
С виду ему можно дать лет двадцать пять, а то и все тридцать. Роста он высокого, а сложения прямо-таки атлетического: короткая крепкая шея, широкие плечи, мощный торс. Еще не так давно мужчины с такой фигурой тешили в цирке публику французской борьбой, а их портреты с согнутыми в локтях руками и бугрящимися бицепсами красовались на рекламных тумбах.
Продолговатое лицо молодого человека вряд ли можно назвать красивым. Но оно и не безобразно. Лицо как лицо: густые, стриженные под «польку» русые волосы, лоб прямой, брови широкие, глаза серые, чуть горбатый нос с заметно раздувшимися ноздрями свернут малость на сторону, вроде как перебит – наверное, молодой человек все-таки занимался когда-то борьбой, – верхнюю губу прикрывают небольшие, старательно подстриженные усики, нижняя слегка выпячена и, наконец, несколько тяжеловатый, хотя и мягко очерченный подбородок.
Да и ведет себя молодой человек несколько странно для мешочника. Если ему отказывают в обмене, он нисколько не огорчается, а сразу же идет к следующей хате. Если же кто и соглашается дать за кусок мыла буханку ржаного хлеба или несколько пригоршен пшена, то меняется он без особой охоты, словно этого хлеба или пшена дома у него навалом.
Вот и сейчас, подойдя к убогой хате и увидев во дворе старичка в одной нательной рубахе и латаных-перелатаных портках, строгающего скобелем черенок для лопаты, молодой человек спрашивает безразличным голосом:
– Хозяин, кожа на подметки нужна? Есть мыло.
Старичок выпрямляет спину, смотрит на прохожего подслеповатыми глазами из-под белых козырьков бровей и дребезжащим голосом отвечает:
– Все нужно, добрый человек. Отчего же не нужно? В обмен вот только дать нечего. Сами не знаем, как дотянуть до нового урожая.
– Жаль, – без особого, впрочем, сожаления произносит
