нет, что-то здесь не то. Я в этих делах уже съел собаку. Ну, и ударил в знак воздушной тревоги в колокол.
Вот и пришлось поднять лебедкой якорь и на всех парусах нестись обратно в Нагаево. И океанологи (вот это, я понимаю, товарищи), невзирая на план, все, как один, так ободряюще улыбались, а мой давнишний соратник по бильярду даже сам встал за руль.
А из Нагаева прямо в резиновых сапогах я, как ошпаренный, рванул в диспансер. А там живая очередь и все такие растревоженные, как будто на выпускном экзамене.
И вдруг смотрю – «кондей».
– Вот это, – улыбается, – встреча… Какими, братишка, судьбами?..
Я говорю:
– Привет… – и тоже ему в ответ как-то весь засветился, – привет, – улыбаюсь, – от Поли и Тани…
И в диспансере меня сразу же взяли за жабры.
– А ну-ка, – говорят, – колись… (выкладывай координаты своей сирены), а то, – пугают, – не будут меня колоть (сейчас с этим делом строго).
Потом посмотрели в мою карточку, а я, оказывается, уже второй раз. И был у них совсем недавно. Всего месяц назад.
(А я и не знаю, что думать – ведь у меня «в хрустальном дому» сейчас царит одна Зоя.)
Ну, и давай им навешивать лапшу (а что мне еще оставалось?).
– Наверно, – говорю, – на Птичьем острове… кажется, повариха… с плавбазы…
И врач сначала решил, что я над ним смеюсь, такая бытует в народе шутка. Про птичью болезнь (а если точнее, то про три пера). А мы, и правда, пришли на этот самый остров. Часа примерно три с половиной ходу. Уже Камчатка, и не совсем понятно, почему все-таки Птичий, когда одни камни и ни души.
Пристал, ну а что за плавбаза и как повариху зовут, а сам все в мою карточку записывает. Да я уже, говорю, и не помню, был, объясняю, косой, но, кажется, «Ламут». А повариха, кажется, Клава.
Хотя «Ламут» на самом деле сейнер на Марчикане, и в ресторане «Приморский» на этот самый «Ламут» после второго графина еще в 68-м один марамой меня уже «оформил» старшим матросом.
И после диспансера приплелся, опустив голову, в барак. А у Зои, как всегда, Нина Ивановна; ну, и понятно, фуфырь. Они-то меня совсем не ждали.
Нина Ивановна смеется:
– Ну, что, моряк с печки бряк… чего такой невеселый?..
– Да так, – говорю, – а чего веселиться… – и уже стягиваю сапог.
– А мы вот… слыхал… умер Марк Бернес…
– Да… жаль… – говорю, – такой молодой… – а сам все продолжаю чесать затылок (может, еще и до меня; у нас-то все наружу, а у них без поллитры и не разберешь). И даже не стал с ними пить.
После уколов нельзя.
– А вы… – это мне уже Зоя и, как всегда, ломает комедию, – вы что… – кокетничает, – нами брезговаете…
А когда Нина Ивановна ушла, то все ей, как на волшебном блюде, и выложил:
– Вот, – говорю, – оперился… ну, прямо чудеса…
Я думал, Зоя меня поддержит или, по крайней мере,
