его печальным взглядом. Пап, почему тебя больше не бывает дома? Когда-то жена старалась сохранить завтрак теплым, нетерпеливо поглядывая на часы. А когда нервы не выдерживали, отправлялась на задний двор, чтобы заняться грядками и клумбами, прополкой и посадкой семян. Дорогой, в чем дело? Неужели у тебя появилась другая женщина? Почему тебя не бывает дома? Чак знал, что она не верит в его полуложь: фонд, оплативший мне стипендию, взял с меня обещание работать на него, когда это потребуется. Об этом никто не должен знать, и я не могу ни с кем это обсуждать. Три или четыре ночи в неделю и каждый уик-энд дважды в месяц я должен там работать. По сотовому телефону со мной можно связаться в любое время. «Можно ли зайти к тебе на работу?» Нет.
Почему она не ушла от него раньше, Чак не знал. Знал лишь то, почему ничего не сделал сам – потому что боялся Брауна. Как-то раз Льюистон попытался освободиться от рабства тем, что просто не вернулся после выходных. Тогда к нему домой явились двое громил и до смерти запугали его жену. Новых попыток он больше не предпринимал. После этого Чак попробовал отправить семью за границу и даже подал документы на получение паспорта для сына. Почту с паспортом в их дом принес один из двух уже знакомых громил. С тех пор жена стала задавать меньше вопросов.
Понимая, что есть один-единственный способ вновь вернуть жизнь в нормальное русло, Льюистон сунул судебную повестку в карман. Да, но хватит ли ему смелости?
Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, он посмотрел на своего пациента. Надежды не было никакой, хотя Чак так и не перестал ждать лучшего исхода.
– Кто же ты такой? – в отчаянии спросил он и принялся массировать пациенту другую руку. Это был один из элементов программы по выведению пациента из комы, мучительно осуществляемую Чаком или сиделкой каждый час под музыку Моцарта или Шопена – ее она ненавидела, – исполняемую в фоновом режиме. Они делали это раз за разом в надежде на ответную реакцию: движение лицевых мускулов, сокращение зрачков, вздрагивание от шума. – Кто же, черт побери, ты такой?
Массируя больному руки, Льюистон добрался до некогда крепких плеч. В этот момент в комнате негромко звучала единственная запись, не относившаяся к классической музыке: воркование южноафриканских горлиц. Чак записал их во время своего последнего путешествия в Африку, и ему нравилось слушать эти удивительные звуки природы.
– Явно не балетный танцор, это точно. Больше похож на… Дай подумать. Что мы решили в последний раз? Профессиональный борец?
И Льюистон с удвоенным усердием принялся массировать шею со следами застарелых шрамов.
– Может, боксер? – предположил он, глядя на руки больного. Никаких следов травм. – Нет, не боксер.
Он автоматически выполнил привычную процедуру – контрастные похлопывания, то сильные, то слабые, удары ребром ладони по ногам больного. Результат, в сущности, был нулевой, зато руки самого Льюистона за эти годы изрядно окрепли.
