как же такое может быть? – удивился Ваэлин.
Макрил как следует отхлебнул из фляжки, прежде чем продолжил:
– Ты никогда не слышал о брате Шасте?
Ваэлин припомнил несколько наиболее жутких историй про войну, рассказанных мальчишками постарше.
– Шаста-Топор?
– Он самый. Легенда ордена, здоровенный громила, ручищи как стволы, кулачищи как окорока, говорят, он убил больше сотни человек, прежде чем его отправили служить в Черную Твердыню. Вот уж был герой так герой… и самый тупой мудак, какого я видел в своей жизни. И злобный вдобавок, особенно как напьется. Вот его-то и приставили к ней тюремщиком.
– А я слышал, что он был великий воин, который много сделал для ордена, – заметил Ваэлин.
Макрил фыркнул.
– Орден держит в Черной Твердыне свои реликвии, малый. Тех, кто сумел выжить в течение пятнадцати лет, но при этом слишком глуп или чересчур безумен, чтобы сделаться мастером или командором, посылают в крепость, стеречь еретиков, даже если они для этого совершенно не годятся. Я навидался подобных Шаст: здоровенных, уродливых, грубых идиотов, у которых в голове нет ни единой мысли, кроме как о следующей битве или следующей кружке эля. Обычно они на свете долго не заживаются, так что возиться с ними не приходится, но, если они достаточно большие и сильные, они зависают в воздухе, как дурной запах. Вот и Шаста завис достаточно долго, чтобы его отправили в Черную Твердыню, помоги нам Вера.
– И что, – осторожно поинтересовался Ваэлин, – этот олух забыл запереть ее камеру, она взяла и ушла?
Макрил расхохотался. Смех у него был резкий и неприятный.
– Да нет, не совсем так. Он вручил ей ключи от главных ворот, снял свой топор со стены своей каморки и принялся убивать прочих братьев, что стояли на карауле. Успел зарубить десятерых, прежде чем один из лучников всадил в него достаточно стрел, чтобы умерить его прыть. И даже после этого он убил еще двоих, прежде чем ему выпустили кишки. Странно то, что умер он с улыбкой на устах, и перед смертью сказал нечто вроде: «Она ко мне прикоснулась!»
Ваэлин осознал, что его пальцы теребят тонкую ткань Селлиного платка.
– Она прикоснулась к нему? – переспросил он. Перед глазами у него стояли каштановые кудри и тонкое личико.
Макрил снова как следует отхлебнул из фляжки.
– Так говорят. Не знал природы ее Темного наваждения, ясно? Если она коснется тебя – ты ее навеки.
Ваэлин лихорадочно припоминал все моменты, когда он оказывался рядом с Селлой. «Я втолкнул ее в шалаш – прикоснулся ли я к ней тогда? Нет, она была хорошо закутана в одежду… Однако она протягивала ко мне руку… И я ощутил ее прикосновение, мысленно. Может быть, именно так она ко мне и прикоснулась? Может быть, я поэтому ей помог?» Ваэлину хотелось расспросить Макрила поподробнее, но он понимал, что это была бы глупость. Следопыт и так уже относится к нему с подозрением. Хоть он и пьян, а расспрашивать
