не знал о моей столь тесной дружбе с членами королевской семьи. Но я совсем не хотела, чтобы Гертруда объявляла об этом во всеуслышание.
– И, унижая Джоанну Стаффорд, милочка, вы оскорбляете всю высшую знать нашего государства, – размеренно вещала Гертруда, голос которой теперь утратил медоточивость. – За те постыдные деяния, что вы сегодня совершили, я могла бы уничтожить вас, госпожа Брук. Для этого мне достаточно лишь шепнуть кое-кому словечко. Вы хоть это понимаете? Я легко могу уничтожить и вас, и вашего мужа, и всю вашу семью. Ваш супруг, кажется, занимается наймом рабочих для строительства королевского дворца? Так вот, с завтрашнего дня он будет уволен. И ему еще очень повезет, если его возьмут в каменоломню таскать камни.
Руки госпожи Брук дрожали как в лихорадке.
По правде говоря, мне также было очень не по себе. Я тоже чувствовала, что дрожу, правда, слабости не было и в помине. Разумеется, Гертруда сильно сгустила краски, но все-таки как приятно хоть раз в жизни почувствовать себя сильной и могущественной. Кровь моя так и кипела, я ощутила в душе упоительную сладость злорадства. «Правильно, так этой мерзкой женщине и надо, уничтожьте ее, немедленно, – ликовала я, – сделайте так, чтобы она корчилась от боли и страдания».
Но вслед за этим сладостным возбуждением сразу же пришло иное чувство – стыд.
– Не надо, прошу вас, – сказала я, коснувшись плеча Гертруды. – Я сама во многом виновата. Ведь это я рассердила госпожу Брук.
Маркиза недоверчиво покачала головой. Она считала меня абсолютно невиновной и не желала видеть в моих поступках никаких промахов. Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, которая могла бы помочь нам, направить нас по верному пути.
– Миледи, прошу вас, вспомните: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут. Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Блажени миротворцы, яко тии сынове Божий нарекутся».
И вдруг яростный гнев Гертруды, от которого у нее даже потемнело лицо, куда-то отступил. Она заплакала, схватила меня за обе руки и сжала их так, что мне стало больно.
– Ах, Джоанна, благодарю вас, вы показали мне, что такое истинно христианский дух, которому я всегда должна быть верна! – воскликнула она. – Теперь я снова понимаю, что такое милость Божия!
Она приказала увести госпожу Брук и Грегори. Джеффри проводил их до дверей, что-то потихоньку выговаривая женщине.
Через минуту с улицы снова донеслись какие-то звуки. Это вернулся Генри Кортни, чрезвычайно довольный осмотром церкви Святой Троицы.
– А в часовне отец Уильям показал мне удивительную фреску с изображением святого Георгия! – радостно сказал мой кузен.
«Надеюсь, он не сообщил вам, что по повелению Кромвеля эта фреска будет закрашена», – подумала я.
Так, значит, Уильям Моут вовсю пресмыкался перед маркизом Эксетером. Меня это нисколько не удивило: жестокие и безжалостные люди в глубине души часто трусливы и всячески лебезят
