и крепко сжала его.
– В твоем телефоне должен быть фонарик, правда? Достань его, пожалуйста. Встань вот сюда, на ступеньку выше.
Пока мы стояли на второй из пяти ступенек, ведущих из темноты на площадку, глаза уже привыкли к темноте, и на самом деле и без фонарика было видно, что под лестницей ничего и никого нет. Но я подождала, пока Женя достанет фонарик.
– Включай. Дай мне его. Смотри. Там никого нет. Видишь?
Женя достаточно смело посмотрел в страшный угол. И кивнул. Но я уже знала вместе с ним, что ужасный дядька, маньяк и расчленитель, просто прошел сквозь стенку и спрятался в подвале, и ночью он будет скрестись и выть в этом подвале и пробираться по стояку прямиком в Женину квартиру. И ходить по ней, пока родителей нет, а Женя ночует у соседки, и искать Жениных новых солдатиков, целую армию крошечных воинов, с настоящими лицами, миниатюрными пистолетами, воинов прекрасных и как будто живых, и еще мамину шкатулку с деньгами, которую она перепрятывает из шкафа в шкаф, – тоже, значит, боится его, страшного…
– Нет, – сказала я. И замолчала.
Я хотела сказать, что в подвале просто скребутся крысы, а дядька сквозь стены не ходит. Но видела лицо мальчика и понимала, что сказать надо другое:
– Есть один способ… Мне его в детстве показали… Только надо очень точно делать. Запоминаешь?
Мальчик серьезно кивнул.
– Смотри. Руку вот так сделай. Хорошо. Теперь сложи пальцы. Теперь крест нарисуй в воздухе… Нет, так, чтобы себя перекрыть… Вот, теперь правильно. Всё. Он не сможет переступить это пространство.
– Точно? – Женя посмотрел на меня с такой надеждой, что мне захотелось каждый день встречать его и провожать до квартиры.
– Точно. Меня всегда это спасало. Я даже на кладбище ночью однажды ходила… – стала врать я для убедительности и вдруг поняла, что делаю это напрасно. В глазах мальчика появилось сомнение в том, что я говорю. – То есть… – поправилась я, – не на само кладбище, а… рядом. Все равно было очень страшно.
– Я бы не испугался! – сказал Женя, поднимаясь через две ступеньки со своей тяжелой сумкой.
– Ясное дело, – ответила я, с трудом догоняя его. Заныла нога. Я, кажется, совсем забыла предписания доктора, просившего меня ходить не больше часа в день, не прыгать через две ступеньки с тяжелой камерой и заниматься лечебной гимнастикой.
Глава 8
– Костя? Какой Костя?
Спросонья я не поняла, кто из множества Кость, которых я знаю – как минимум два на работе, врач из больницы Константин Игоревич, те спортсмены-чемпионы-артисты, у кого я брала интервью и так далее, – кто же мне звонит в столь ранний час. Почему час мне показался ранним, я не знаю. На самом деле, когда я приподнялась, чтобы посмотреть на будильник, он показывал почти девять часов. «Можно проспать всю жизнь», как говорил папа, все пытавшийся что-то такое успеть за свою жизнь, что пережило бы его самого.
– Лика, прости, если я тебя разбудил… Мы ведь на «ты»?
– На
