возможности, ибо сделать это может только Отрок. Кроме того, мне самому тогда было многое неизвестно, в частности, о роли Копья. Я ответил на ваши вопросы?
– Ой вэй, ваши ответы рожают новие вопросы. Таки Клаб танцевал с Гитлером?
– Таки да. И не вам этим возмущаться. Не ваш ли дедушка в сорок втором предложил генералу Роммелю помощь против англичан от имени «Борцов за свободу Израиля» – в обмен на обещание не мешать созданию еврейского государства после оккупации Германией Ближнего Востока?.. И не через вашу ли семейную фирму гестапо договорилось с Сохнутом о переброске сионистов из Европы в Палестину?.. Могу назвать ещё пару-тройку подобных акций.
– Это всё фаршлепте кренк… Ни дедушка, ни папа никак не думали, что фюрер и на самом деле такой сонэ Исраэль, каким представлялся. Да и потом дедушка говорил: «Из труб крематориев улетучатся последние остатки нашего галутного позора». Он ошибался, но кто же не ошибается в этом мире, скажите мне?..
– В денежном выражении он очень выгодно ошибся, насколько я знаю… Ну да ладно, меня ваши старые гешефты не интересуют. Так вот, Клаб использовал Адольфа, и использовал по полной программе. Одно время казалось, что он придет в регион Игры и мы будем вести раунд за его спиной.
– Значит, ви тоже в нём ошиблись…
Сахиб пожал плечами.
– Да, мы проиграли тот раунд. Но очень быстро восстановили преимущество. К слову, не без помощи ваших дедушки и папы. А знаете, почему именно ваша фирма была выбрана для нужд Игры, а позже вас ввели в Клаб? Потому что некий Иуда имел непосредственное отношение к обретению Артефакта. За вашей семьей присматривали с тех самых пор, как его значение открылось нашим предшественникам. Все, кто имеет отношение к Артефактам – участники Игры. И только когда все они умрут…
– … таки тогда закончится Большая игра! Знаю-знаю…
– В этом-то, мсье Жан, и весь цимес.
Юноша отвернулся к обрамлённому под готику окну. За ажурной балюстрадой открывался пейзаж, похожий на старинную открытку: в чистом осеннем зеркале мирной реки отражались аккуратные крыши деревни. Редкие люди на её улочках казались призраками. Неподвижные автомобили у домов были столь неуместны, что взгляд сразу отталкивался от них и устремлялся к белым стенам круглого форта. Основательно обглоданные временем, они упрямо хранили память о феодальной славе. В закатном солнце старым золотом сиял густой кустарник по берегам, кое-где проступала тёмная зелень сосен, среди которых уже висели первые лохмы вязкого вечернего тумана. Вдали опустошённые пожухлые виноградники смиренно ожидали зимнего сна. Пишущий их продрогший художник, безнадежно пытающийся выплеснуть вместе с красками свою тоску, похоже, уже наполовину растворился в гулкой ноябрьской пустоте.
Сахибу всё это было безразлично. Сидел, нахохлившись, как замёрзший воробей, не потрудившись сбросить короткую кожаную куртку. Грязноватые перепутанные кудри свешивались на светлые глаза, странные глаза, одновременно и бешеные, и холодные, и подёрнутые дымкой печали. Он казался безмерно далеким от этого
