в темноте. Делать это – одно дело. Он всегда мог сказать себе, что это необходимо. Другое дело – захотеть на это смотреть.
– Может, вы смогли бы ее как-то… отговорить?
Броуд скривился:
– Если бы я умел убеждать людей словами, мне не приходилось бы делать это по-другому.
– Мой наставник по писаниям любил повторять, что те, кто стремится и терпит неудачу, не менее благословенны, чем те, кто достигает цели.
– Вот уж не сказал бы.
– От попытки вреда не будет.
– В этом я тоже сомневаюсь, – пробормотал Броуд, поднимаясь следом за ней по ступеням.
От двери Савин показалась ему такой же, как обычно: спокойной и выдержанной. Но взглянув на нее поближе при свете фонаря, Броуд сразу понял, что что-то не так. Края ее ноздрей были болезненно-розовыми, в глазах горел возбужденный огонь, из парика выбилась прядка. Потом он заметил на ее жакете бледные следы подтекших пятен – у нее это было более шокирующим, чем полная нагота у кого-нибудь другого.
– Леди Савин, – проговорил он. – Вы уверены, что вам стоит сейчас здесь быть?
– Ваша забота чрезвычайно приятна, но у меня крепкие нервы.
– Это конечно. Я думаю не о вас. – Он понизил голос. – По правде говоря, когда вы рядом, из меня вылезает все самое худшее.
– Ваша беда, мастер Броуд, в том, что вы путаете лучшее в себе с худшим. Мне необходимо, чтобы работы на канале продолжились с завтрашнего утра. С раннего утра. Мне нужно, чтобы канал наконец открылся и начал приносить мне деньги!
Последнее слово она прорычала, оскалив зубы, и от ее ярости у Броуда заколотилось сердце. Она была на голову ниже, и он был бы сильно удивлен, если бы она весила хотя бы половину того, что весил он. И тем не менее эта женщина его пугала. Не из-за того, что она могла сделать – из-за того, что она могла заставить сделать его.
– Так что идите и позаботьтесь о том, чтобы это произошло, будьте лапочкой.
Броуд бросил взгляд на Зури. Ее черные глаза поблескивали в темноте.
– Все мы лишь персты на длани Господа, – пробормотала она, виновато пожимая плечами.
Броуд опустил взгляд на собственную ладонь и медленно сжал ее в кулак, чувствуя, как ноют костяшки.
– Как скажете.
Он двинулся обратно сквозь темное пространство склада, слыша эхо своих шагов, направляясь к островку света в дальнем конце. Он говорил себе, что пытается изображать энтузиазм. Играть роль. Но актер из него всегда был никудышный. Правда же заключалась в том, что он едва мог дождаться, пока дойдет до цели.
Должно быть, Худ увидел что-то в его глазах. Он принялся извиваться на своем стуле, словно мог каким-то образом увернуться от того, что на него надвигалось. Но это не получилось еще ни у кого.
– Эй, погоди-ка…
Татуированный кулак Броуда вмазался в его ребра. Стул покачнулся, но Баннерман поймал его и снова пихнул вперед. Другой кулак пришелся Худу с другой стороны, и тот скрючился, пуча глаза. Несколько мгновений он оставался
