давалось впечатление, что кроме аренды нас более вообще ничего не связывает.
Лишь только минует ночь, а утреннее солнце развеет предрассветный мрак, мы отправимся по рабочим местам без лишнего сюсюканья и обещаний. Потому что нам просто так удобно.
Никаких тебе навязчивых звонков по телефону, недомолвок, огорчений и прочей шелухи, наслаивающейся на отношения, словно пыль на лакированную поверхность старого серванта. Никто никому ничего не должен.
В такт равномерному щелканью невидимых в темноте настенных часов неторопливо восстанавливалось дыхание, затихало бешеное сердцебиение. Лишь в висках слегка покалывало, но так бывало всегда.
Лунный свет едва пробивался сквозь плотные шторы. Однако, я не стал тянуться к прикроватной тумбочке за телефоном. Уточнять время не было совершенно никакой необходимости. Экран мобильника покажет лишь то, что я видел уже множество раз – без пятнадцати минут час. Ни раньше и ни позже.
Сегодня я не запомнил причину своего пробуждения. Вырвался из липких объятий кошмара, привычно подавил крик, и перевёл дух. Но иногда в памяти оставались фрагменты сновидения ведущего к столь бурной реакции. И в каждом из них присутствовала фигура в чёрном балахоне с капюшоном.
Трудно судить о росте фигуры, вокруг не было совершенно ничего, с чем удалось бы провести сравнение. Хриплый голос, который скорее ощущается телом, как своего рода вибрация, произносит всего-то несколько слов. И вот, я уже срываюсь на крик там… Просыпаюсь и продолжаю надрываться здесь.
После очередного глубокого вдоха я все-таки выбрался из-под теплого одеяла. И с благодарностью к тем, неизвестным мне людям, которые наконец-то дали отопление, утопил ступни в длинном и мягком ворсе прикроватного коврика. Хм, откуда он взялся? Наверное, Вика купила вчера, возвращаясь с работы, а я и не заметил. Впрочем, какое это сейчас имеет значение?
Отмахнувшись от бесполезных рассуждений, я прошлепал босыми ногами по теплому паркету прихожей на кухню. За окном одинокий фонарь серебрил яркую листву, из последних сил цеплявшуюся черешками за тощие ветви. Пушистое покрывало стелилось по голой, без единой травинки земле, кутало полуобнаженные кроны. Снег в этом году рано.
Спустя несколько минут, кофеварка, булькнув что-то невразумительное, плеснула первую порцию черной жидкости на прозрачное донышко чайника. По квартире расползлись ароматные запахи бразильских зёрен. Что-то недовольно промурлыкала Вика из комнаты. Все-таки проснулась.
Я разлил кофе по кружкам. Тут мы с соседкой были категорически едины – никаких крошечных чашечек и оттопыренных мизинчиков. Хорошего кофе должно быть много! Тем более, что уснуть этой ночью уже не получится, как не удавалось после кошмаров никогда.
Я установил на кровать, столик для завтраков. Вика сдавленно пробормотала, что-то смутно похожее на благодарность, гибко изогнулась причудливым крендельком и, блаженно жмурясь, потянулась к исходящей парами чашке. Удобно – это именно то слово, – в очередной раз согласился я с собственными мыслями, наслаждаясь кофейным ароматом.
Мы оба знали, что кофе я уйду пить на кухню. Громко сёрбать, пыхтеть и менять обожженные чашкой руки. Бронзовая пепельница, символично украшенная головой безносой подруги, поджидающей каждого в конце жизненного пути, примет в свои объятия некоторое количество мятых окурков. Руки перестанут дрожать, закончится напиток в кружке и я вернусь в постель. Так бывало обычно.
Но однажды Вика решилась нарушить устоявшуюся традицию и попыталась принять участие в моих «постоялках» возле окна. Обняла, прижалась к спине и ощутила внезапную волну раздражения. Настолько острую, что ее объятия распались спустя несколько секунд, а сама она, не задерживаясь, исчезла за порогом кухни.
Если бы впоследствии у нас состоялся серьёзный разговор, то я не смог бы объяснить причины своего недовольства. Даже пожелай того сам. Но Вика к этому вопросу не возвращалась, а меня желание что-либо объяснять по этому поводу не посещало.
Зачем кому-то объяснять чувство близости, если испытываешь эту близость к другому человеку? Зачем пытаться конвертировать в разборчивый текст клубок эмоций, который не всегда удавалось распутать на отдельные нити даже для себя? Слова, поступки… – все это чушь! Достаточно коснуться руки и ощутить то, что неспособны объяснить никакие осмысленные сочетания букв. Счастье, боль, трепет… – этот список будет стремиться к бесконечности, но все равно останется неполным и слишком холодным по сравнению с пережитыми ощущениями. Как вы объясните вкус мороженного, рождённому без языка?
Свет фонаря яркими искрами играл среди парящих в воздухе снежинок. Словно звезды осыпались под прикрытием снегопада к подножию высотки. Ведущая, прочь от здания асфальтированная дорожка тонула в сугробах. Где-то там, в тридцати, а может и в пятидесяти метрах от подъезда, кто-то белой краской вывел ещё задолго до того, как пожелтела листва: счастье есть! Я сам ходил мимо
